Цезарь всячески навязывал помпеянцам генеральное решительное сражение на открытой местности, но Гней Помпей, возглавивший после смерти отца его дело, уклонялся от этого, предпочитая изматывать противника, и заставлял его штурмовать города и заниматься прочей военной рутиной. Но вновь фортуна или случай оказались на стороне Цезаря. Помпей отошел к городу Мунду (нынешняя Монтилья), занял его и намеревался идти дальше к югу, но разлив реки Марчены остановил его, и сражение оказалось неизбежным.
Оно было ожесточенным, и чаша весов военной фортуны колебалась то в одну, то в другую сторону. В определенный момент ряды непобедимой Цезаревой армии дрогнули. Полководец хватал знаменосцев и поворачивал их лицом к врагу, орал на солдат, что они отдают победу сопливым мальчишкам (имея в виду сыновей Помпея) и все такое прочее, но это мало помогало. Тогда он выхватил у одного из солдат щит и пошел один на передовую линию. Говорят, в его щит впились десятки вражеских копий. Офицеры, по долгу чести, вынуждены были пойти ему на выручку, а за ними и солдаты. Таким образом, боевой дух был восстановлен, а этот бой подарил нам еще одну историческую фразу великого полководца, что он всегда сражался за победу, а здесь он бился еще и за собственную жизнь.
Перелом в сражении наступил в тот момент, когда конница мавретанского царя Богуда (того самого рогоносца, чья жена побывала в объятиях Цезаря) ударила в тыл и подошла к лагерю помпеянцев сзади, отчего Лабиен вынужден был развернуть свои войска против вражеской конницы. Солдаты других легионов подумали, что пошло отступление и тоже повернули в обратную сторону. Начался хаос, неразбериха, паника, чем и воспользовалась конница Цезаря и довершила сражение до победы.
Резня была страшная, об этом и говорить нечего. И вновь со стороны победителя потери были хоть и значительные (тысяча убитых и пятьсот раненых), зато помпеянцы потеряли тридцать пять тысяч человек, причем в этом сражении погиб и бывший соратник Цезаря по Галльской войне, а затем непримиримый его противник – Тит Лабиен.
Помпей бежал, сел на корабль, но вражеская эскадра нагнала его. Когда он спасался на берег, зацепился ногой за снасть; ее стали рубить, чтобы он мог выпутаться, и поранили ногу. Ему все-таки удалось скрыться, но ищейки Цезаря обнаружили его, и Гней Помпей разделил судьбу своего отца. Победителю поднесли также голову и сына Помпея Великого. Младшему Помпею, Сексту, удалось бежать в Северную Италию.
После этой победы слава Цезаря достигла апогея. Восхищались не только его человеческими способностями: умом, волей, талантом полководца, сопряженным с удачей, и тому подобным, современники стали видеть в нем сверхчеловека, равного обитателям Олимпа небожителя.
Когда до Рима дошла весть о победе при Мунде, сенат откликнулся на нее совершенно неслыханными почестями: было объявлено о пятидесятидневных молебствиях, Цезарю присваивались звания Отца Отечества и Освободителя. Логика присвоения последнего титула совершенно непонятна: Рим не был завоеван иноземцами, и Цезарь, таким образом, освободительными войнами никогда не занимался, всегда – завоевательными, а кроме того, понятие свободы всегда ассоциируется с республиканской демократией, с которой Цезарь ожесточенно боролся и сумел ее победить. Но тем не менее сенат постановил воздвигнуть также и храм Свободы, установить на Рострах две статуи диктатора, а третью на Капитолии среди статуй римских царей. Но и этого сенаторам показалось мало – четвертая статуя была помещена в храме Квирина с надписью «Непобедимому богу», а изображения Цезаря из слоновой кости должны были нести во время торжественной процессии (как в свое время в СССР носили портреты генсеков).
Ранее, после победы в Африке, он был провозглашен диктатором на десятилетний срок с правом ходить в окружении семидесяти двух ликторов, цензором на двойной срок, что давало ему возможность формировать состав сената по своему усмотрению, а народным трибуном он был уже с сорок восьмого года.
Титул императора, а после победы при Мунде, последней, заметим, победы, он получил его в третий раз, становится отныне постоянным и является неотъемлемой частью его имени. Монеты с его профилем имели по кругу надпись: «Император Юлий Цезарь». Титул этот дожил до наших дней и является синонимом абсолютной власти.
Кроме того, он отныне имел право появляться в общественных местах в одеянии триумфатора и постоянно носить на голове лавровый венок, что ему нравилось больше всего, потому что пахучие листья скрывали лысину; к тому же он щеголял в высоких красных сапогах, какие носили в древности римские цари.
Да и ни для кого не было сомнений, что вернулись старые времена единоличной власти, и республиканцы горько оплакивали поверженную к ногам диктатора некогда демократическую родину. Цицерон писал, что в Цезаре он видит «царскую власть, невыносимую не только для римлянина, но даже для какого-нибудь перса».