Великий Бенин

Дело это достойно удивления, делается это при помощи глины, воска, меди, олова и огня.

Из рассказа Али, современного африканского мастера-литейщика.

Жороми проснулся очень рано. В комнате было совсем темно. Он протянул руку, нащупал циновку, закрывающую вход, отодвинул ее и выглянул во двор. «Почему так, — подумал мальчик, — когда хочешь спать, солнце щекочет тебе лицо, куда бы от него ни спрятался, а когда надо, чтобы скорее наступил день, солнце спит и спит?» И он начал шептать, едва шевеля губами, чтобы не разбудить младших братьев, спавших рядом:

— Солнце, проснись, солнце, проснись.

— Проснись, проснись! — закричал кто-то над самым его ухом. Жороми вскочил, протирая глаза. Что это? Солнце заливало лучами двор. Мама несла в руках дымящийся горшок — значит, она успела сварить батат. Теперь понятно, почему малыши смеялись над ним: он проспал. Неужели отец ушел? Жороми испуганно оглядел двор. Отец сидел на своем обычном месте, прислонясь спиной к пристройке, служившей ему спальней. Перед ним на земле была расстелена циновка: отец ждал, когда мама подаст еду.

— Жороми, — крикнула мать, — скорее умывайся и ешь, а то отец уйдет без тебя!

Жороми не надо было просить дважды. Он быстро сунул голову в таз с водой, расплескивая воду, умылся и, сев на корточки рядом с отцом, принялся набивать рот горячим бататом.

Мама принесла два калебаса с козьим молоком, большой она подала отцу, маленький — Жороми. Мальчику хотелось как можно скорее отправиться в мастерскую. Он залпом осушил калебас, запихал в рот целую лепешку и даже не взглянул на свои любимые орехи в меду.

Отец не торопился; он не спеша отщипывал кусочки лепешки, медленно клал их в рот и запивал маленькими глотками молока. Ох, как не терпелось Жороми! Но он старался сидеть спокойно и не вертеться — ведь торопить взрослых невежливо.

Наконец отец поднялся, вытер руки о полосатую ткань, которую мама держала наготове, и они вышли из дома…

Усама двигался по улице медленно, важно, с достоинством кивал головой низко кланявшимся ему мужчинам и женщинам. Жороми шел за отцом, стараясь подражать его мерной поступи. Мальчик гордился своим отцом, ведь его отец самый главный мастер, самый большой человек в квартале литейщиков. Когда Жороми станет взрослым, он будет таким же, как его отец. Правда, иногда мальчику хотелось стать музыкантом, научиться играть на дудках и на барабане. Но чаще всего он мечтал стать воином из свиты самого обба: среди мальчишек их квартала он бегает быстрее всех, выше всех взбирается на пальму, да и в борьбе его победить нелегко.

— Отец, кто главнее — музыкант, литейщик или воин?

Усама с удивлением повернул голову к Жороми. По мнению старого мастера, нет дела более важного, чем литье металла. Но, догадавшись, какие сомнения тревожат сына, он ответил ему так:

— Музыкант радует сердце в день праздника. Скажи, кто помнит о нем в будни? Воином становится каждый мужчина, если приходит война. Но что делать воину, когда люди строят дом или сажают хлеб? Наша работа нужна всем. Разве не мы, мастера-литейщики, делаем копья, которыми убивают врага, и топоры, которыми рубят деревья? Кроме того, мы умеем превращать бронзу в музыкантов и воинов, в людей и животных, в змей и птиц. Мы заставляем бронзу говорить о буднях и праздниках, о мире и о войне. Работа литейщика живет всегда, потому что всегда живет бронза; бронза в руках мастера расскажет обо всем, что было и что есть. Но чтобы стать большим мастером, подчинить себе бронзу и услышать ее звон, надо уметь слушать музыку и быть проворнее охотника на леопардов.

Отец и сын шли в тени глиняной ограды, тянувшейся вдоль всей улицы. Эту стену Жороми изучил наизусть. Как часто он простаивал перед ней, ожидая, пока отец кончит работу; как часто он заглядывал в щелочку всегда закрытой двери, надеясь разглядеть тайну, что скрывается там, за стеной! Неужели сегодня дверь впустит его?

И дверь раскрылась. Вслед за отцом Жороми вошел в большой квадратный двор. Он увидел множество построек с узкими окошками под самыми крышами. Большие плавильные печи стояли в центре двора. Около них суетились измазанные глиной, одетые в рваные тряпки люди. Они раздували огонь в топках, ногами месили глину. «О, да ведь это рабы», — испытывая легкий страх, подумал Жороми, провожая глазами тощих людей, несущих на головах большие бронзовые плиты.

Однако задерживаться было некогда. Отец пересек двор, и Жороми заторопился. Еще несколько шагов, и они вошли в помещение мастерской. Молодые и старые мужчины поспешно поднялись им навстречу.