Великий Бисмарк. Железом и кровью

Молодого депутата достаточно быстро заметили. Объективно в консервативном лагере, который был в Соединенном ландтаге в меньшинстве и вовсе не являлся созвездием талантов, выделиться было легче, чем среди либералов. Уже первое его выступление, состоявшееся 17 мая, привлекло к дебютанту внимание всей палаты. Поводом для него стала речь одного из либеральных депутатов, который обосновывал требование конституции в том числе и тем, что немецкий народ, поднявшись в 1813 году против Наполеона, был воодушевлен не в последнюю очередь надеждой на политические свободы. Для Бисмарка это был прекрасный повод заявить о себе. Попав на заветную трибуну, он немедленно со всем риторическим пылом обрушился на предыдущего оратора, объявив, что тот унизил национальную честь, полагая, «что злоупотребления и унижения, которые терпела Пруссия от чужаков, были недостаточны для того, чтобы кровь вскипела, а чувство ненависти к чужеземцам затмило все остальные чувства». Выступление многократно прерывалось выкриками из зала. Когда шум стал совершенно невыносимым, заглушая слова оратора, Бисмарк совершил один из тех своих жестов, которые войдут в историю: достал из кармана «Шпенерскую газету» и невозмутимо погрузился в чтение до тех пор, пока председательствующему не удалось восстановить тишину в зале. И только потом ответил на замечание одного из своих оппонентов, заявивших, что молодой депутат не имеет права судить о событиях, которые не видел лично: «Не могу отрицать, что не жил в то время, и я всегда сожалел о том, что не имел возможности принять участие в этом движении; однако это сожаление только что уменьшилось благодаря разъяснению, которое я получил здесь относительно тогдашнего движения» ^[53].

«Неукротимый сторонник консерватизма, владеющий искусством остроумно и со множеством метафор формулировать свои мысли; имеющий склонность говорить открытым текстом и не бояться никакого отпора; упорный настолько, что даже не считает нужным принимать другие взгляды к сведению» ^[54]– так характеризует Бисмарка один из его современных биографов, именно таким его увидели в этот день политические противники. С этого момента к молодому депутату приковано внимание либеральной прессы, на страницах которой он регулярно появляется в амплуа закоренелого реакционера.

Разумеется, такая сомнительная популярность совершенно не пугала Бисмарка. Более того – он сознательно добивался ее, намеренно провоцируя своих политических противников. «Неважно, плохо о тебе говорят или хорошо; главное, чтобы говорили» – этот классический закон рекламы молодой депутат усвоил довольно быстро. Впрочем, остается спорным вопрос о том, насколько все это было продуманной тактикой и насколько здесь, с другой стороны, по-прежнему проявлял себя тот «бешеный Бисмарк», который отличался необузданным нравом и неизменно находился в центре скандала. Было бы серьезной ошибкой приписывать молодому, только начинающему свою политическую карьеру депутату хитрость, расчетливость и тактическое мастерство опытного государственного деятеля, каким он станет несколько десятилетий спустя. Многие биографы «железного канцлера» склонны рассматривать все его действия на политической сцене как глубоко продуманные, рациональные и идеально рассчитанные маневры, однако это явное преувеличение. Бисмарк делал свои первые шаги, он учился и, как и всякий учащийся, допускал ошибки. В данном случае ошибка заключалась в том, что молодой депутат сам способствовал навешиванию на себя определенного клише, которое существенно осложнит ему жизнь в дальнейшем.

Однако на данном этапе он действительно добился своей цели. Бисмарка заметили и мгновенно оценили руководители консервативного лагеря в Соединенном ландтаге, где блестящие ораторы были в дефиците. Политическая карьера молодого депутата пошла по восходящей. Вскоре он, вынужденный пропустить несколько заседаний, с гордостью констатировал, что его отсутствие в палате не прошло незамеченным. 1 июня в очередном выступлении Бисмарк формулировал свое политическое кредо: «Прусский монарх является обладателем неограниченной власти милостью не народа, а Господа, и часть своих прав он добровольно передал народу» ^[55].