Великий Чингис-хан. «Кара Господня» или «человек тысячелетия»?

Древние монгольские юрты несколько отличались от современных, а колесные телеги с юртами в наши дни монголы не используют совершенно. Старый тип юрты с шейкой в современной Монголии не сохранился, но им пользуются монголы Афганистана – хазарейцы. Юрта с шейкой была и в Ордосе, в Эджен-Хоро, на месте смерти Чингис-хана, где были сооружены его войлочные юртовые усыпальницы. Л.Л. Викторова видит отличие тюркской юрты от монгольской в том, что кровля тюркской юрты – куполообразная, а у монгольской – конической формы, и в том, что тюрки ставили юрты входом на восток, а монголы – на юг [Викторова, с. 51–54]. Последнее отличие не может быть признано абсолютным, ибо древние монголы имели два вида ориентации – на восток и на юг. Соответственно и правая рука у них могла означать и юг, и запад, а левая – и север и восток.

На стоянках монголы располагались куренями, т. е. кольцом. В центре кольца находилась юрта главы данного кочевого сообщества. Курень обеспечивал надежную защиту от внезапного нападения врага. Однако владельцам больших стад часто было выгоднее пасти свои стада и кочевать отдельно, на лучших пастбищах. Поэтому состоятельный владелец стада мог жить и кочевать вместе с тем куренем, с которым он был связан отношениями подлинного или мнимого, так называемого «вторичного» родства, но свой скот пас отдельно, своей семьей, аилом. По мнению Б.Я. Владимирцова, «соединение куренного хозяйства с аильным представлялось, по-видимому, монголам XI–XIII вв. самым идеальным» [Владимирцов. Общественный строй, с. 37–38]. Выделение аила знаменовало собой разложение куреня. Позднее, с образованием единого монгольского государства, куренной способ кочевания исчезает. Курень гарантировал кочевнику безопасность. По тангутским законам XII в., современным эпохе юности Чингис-хана, кочевник не имел права самовольно покидать тот коллектив и то хозяйство, к которому он был приписан. Если же он покинул свой коллектив и, став в одиночку беззащитным, был ограблен, то нес за это уголовную ответственность. Курень долго оставался у монголов только как способ размещения войск на стоянках и ночлегах.

Летние и зимние пастбища каждого монгольского племени, а внутри племени – рода и куреня были точно определены. Если скот был собственностью аила (семьи), то пастбищами пользовались сообща. Право собственности какого-либо объединения кочевников на пастбища выражалось в том, что не только члены этого коллектива считали эти пастбища своими, но эти права признавались и другими объединениями кочевников. Главы этих объединений регулировали перекочевки подчиненных им людей.

Монголы разводили коней, коров и быков, овец, коз, в меньшем количестве верблюдов. Кажущееся, а иногда после завоевательных походов Чингис-хана и действительное обилие скота у кочевников поражало современников. «Они очень богаты скотом: верблюдами, быками, овцами, коровами и лошадьми, – писал Плано Карпини. – Вьючного скота у них такое огромное количество, какого, по нашему мнению, нет в целом мире» [Путешествия, с. 28]. «Поэтому в их стране, у кого есть одна лошадь, непременно есть шесть-семь овец. Следовательно, если у человека сто лошадей, то у него непременно должно быть стадо из шестисот-семисот овец» [Полное описание, с. 69]. «Овец и коз они караулят сообща и доят иногда мужчины, иногда женщины» [Путешествия, с. 101]. «Всякий старшина, – дополняет эти сведения Марко Поло, – или у кого много скота метит своим знаком жеребцов и кобыл, верблюдов, быков и коров и всякий крупный скот; с меткой пускает их пастись без всякой стражи в равнины и в горы; если скотина смешается, отдают ее тому, чья метка; овец, баранов, козлов пасут люди. Скот у них крупный, жирный, славный» [Марко Поло, с. 91]. Клеймо (тамга), поставленное на животном, являлось знаком, свидетельством права собственности на него.

Современников особенно восхищали своей выносливостью и послушанием монгольские лошади. «Лошадей, – писал Чжао Хун, – …на первом или втором году жизни усиленно объезжают в степи и обучают. Затем растят в течение трех лет и после этого снова объезжают их». Кони не ржут, не убегают. «В течение дня их не кормят сеном. Только на ночь отпускают их на пастбище… На рассвете седлают их и едут… Всякий раз, когда татары выступают в поход, каждый человек имеет несколько лошадей. Он едет на них поочередно, сменяя их каждый день. Поэтому лошади не изнуряются» [Полное описание, с. 68–69]. Как говорили древние монголы, «если не поскакать на коне и не пострелять из лука, то больше нечем и развлечься». Для верховой езды монголы чаще всего использовали меринов.