Великий диктатор

Бывший флотский гальванёр, прочно прописавшийся у нас на кирпичном заводе, немного подтянул свое знание разговорного финского, но с письменным он был в неладах. Поэтому я время от времени читал ему различные статьи из газет или приносил старые выпуски Петербургского листка, который выписывала наша семья.

Перевести прессу ему бы мог и его ученик. Пентти Элстеля, ухажёра моей сестрички Анью, я уговорил деда Кауко взять учеником к нашему электрику ещё зимой. Аргументируя тем, что Кряков всё-таки запасник, и ежели будет война, то его от нас заберут. А Пентти знает русский, так как прошёл полный курс этого языка до того, пока у нас его не отменили. И, значит, быстро усвоит все те знания, которые есть у Крякова. И дед, к моему удивлению, с моими доводами согласился.

— Почему на котах? — не понял я.

— Финдляндские пароходства, морское и речное, так называют в народе, в Санкт-Петербурге. Поедем на котах. Ездили в Кронштадт на котах, — объяснил мне электрик, но видя мое полное непонимание, только вздохнул и извлек из кармана клочок бумаги с карандашом, принялся что-то писать. — Вот, — протянул он мне бумажку. — Может, ты поймешь. Только, барич, без обид.

— Малых ход, средний ход, полный ход, задний ход, — прочёл я вполне себе нормальные судовые команды и недоуменно посмотрел на гальванёра.

— Ясно. Не понял. Пентти, иди сюда, — позвал он своего ученика. — Вот, смотри. Эти команды подают капитаны кораблей в машинное отделение. Представь себя капитаном и громко и важно отдай эти приказы. Вот сюда, — он указал на жердину торчавшую в земле. — Будем считать, что это переговорный раструб. Понял? Только по-русски читай.

Пентти бегло прочёл написанное, растерянно глянул на нас, подозревая, что это какой-то розыгрыш, но тем не менее встал в позу, как он представлял себе капитана, и быстро прочитал-перечислил команды, которые были на листке.

— Малый кот, средний кот, полный кот, задний кот! — я прям сложился от хохота, когда услышал про заднего кота. — Матти! Ты чего! — угрожающе насупился парень и шагнул в мою сторону, явно с недобрыми намерениями.

— Стой! Пентти! Стой! Я тебе сейчас всё объясню, — быстро проорал я, но на всякий случай спрятался за Антона Крякова, который довольным голосом произнёс:

— Вот! Ты понял! А они не понимают. Странный ты, барич.

Минут пять я растолковывал парню с чего я смеялся, но он юмора не понял, как и не понял что его «ход» с его акцентом превращается в кота. Ведь кот на финском это кисса (kissa), но никак не кот.

— Дядя Антон, а почему финны-капитаны отдавали приказ на русском, а не на финском? — озвучил я своё сомнение, когда обидевшегося Пентти гальванёр отправил что-то проверить.

— Нам, матросам, об этом рассказал наш главный механик ледокола, лейтенант Петров. Он говорил, что в ваших пароходствах разрешено разговаривать только на русском. И когда начальники узнали про «котов» из-за акцента, они, якобы, приказали специально коверкать русские слова, для привлечения пассажиров. Вот так. За что купил, за то и продаю, барич.

Хм. Странная история. Я весь оставшийся день никак не мог выбросить из головы этот случай и рассказ. Если это правда — то финны сами работают клоунами, а затем обижаются на насмешки русских. А если это придумка русских — то зачем? Вечером написал письмо в Гельсингфорс своему кузену Томми, чтобы тот прояснил этот вопрос для меня. Его отец служит на коммерческом ледоколе и должен знать хоть что-то про это.

Глава 27

Глава 27

— Ну, что же, господа. Мы сделали это, — Франц-Альберт Александрович Зейн, директор канцелярии финляндского генерал-губернатора обвёл всех присутствовавших на этом собрании своим уставшим взглядом. — Прежде чем сенат соберётся для создания отчёта для сословного сейма, я хотел бы получить от каждого из вас краткую выжимку сделанного и выслушать ваши идеи и предложения. Прошу вас, Георгий Эдуардович, — обратился директор к начальнику финляндских вооружённых сил, а заодно и главе военного департамента, барону Рамзаю.

— Гхгм, — прочистил тот горло и, поднявшись на ноги, раскланялся с присутствующими, сверкая в ярком электрическом свете своей лысиной и наградами. — Господин директор, господа сенаторы. Вчера мы, наконец, закончили отправку наших войск к новому месту службы. Семь стрелковых батальонов, добровольческий батальон и драгунский полк. Всего, десять тысяч восемьсот два штыка и сабель. Кавалерия отбыла по железной дороге, а пехота и приданные ей тыловые части, артиллерия и пулемётные команды, отправлены на судах нашего балтийского пароходства. Сформированный из преподавателей и студентов университета добровольческий госпиталь отплыл на судах господина Фритьофа Нансена, который милостиво дал на это своё добро.

— Георгий Эдуардович, а сколько пулемётов поступило в войска? — задал вопрос со своего места Леопольд Мехелин. — Вы, помнится, жаловались, что было бы больше, если бы их покупками занимался ваш департамент, а не благотворительные фонды.