Великий диктатор

— Маттиас, я так понимаю, что ты придумал какое-то новое приспособление для покраски? — спросил меня Карл Стокманн, перековеркав мое имя на немецкий манер. И дождавшись моего кивка, обратился к своему отцу. — Я не против поучаствовать в том, что придумал этот малыш.

— Ну, ещё бы. Ты с Францем недавно и так забор красил. Представь, Кауко, он со своим десятилетним сыном решил забор красить. Оба перепачкались в побелке с ног до головы, — поделился старший Стокманн с моим дедом.

Тот как-то нейтрально покрутил головой, то ли соглашаясь, то ли осуждая этот поступок. Хотя по его лицу было видно, что он не понимает, что такого преступного в этом деянии.

— Да Франц просто прочитал «Тома Сойера» Марка Твена, вот ему и захотелось попробовать. А ты, Маттиас, читал эту книгу?

— Да, херра Стокманн. Читал. Так вы будете сарай нам красить? — улыбнувшись, поинтересовался я нагло, прямо в лоб у него.

— Ну. Если херра Хухта найдёт мне рабочую одежду, то я согласен, — дед с старшим Стокманном переглянулись, и тот кивнул, как бы разрешая поучаствовать своему сыну в этом эксперименте.

Я тут же метнулся к себе в комнату и притащил к ним на суд несколько самых простых и обычных в моем мире малярных валиков.

Железная ось с деревянной ручкой, шайбами и гайками, деревянная основа. На одни цилиндрические заготовки были приклеены столярным клеем шерстяная ткань, а на другие — овечья шкура. А также, двойной валик для нанесения рисунков на стену.

Изготовление валиков я начал ещё весной. Оси и рамы мне помог изготовить наш управляющий кирпичным заводом Кевин Райт. Ручки и деревянные основы, как гладкие, так и с рисунком, сделал братец Эса. А я, прикупив ткани, шкур и клея, собрал всё воедино. Но никак у меня не находилось времени поговорить об этом с дедом.

Покраска валиками увлекла всех. К младшему Стокманну присоединился и старший, и даже мой дед. В процессе покраски сарая и нанесения узоров, они сами расписали где возможно применение подобных «Финских кистей», как я назвал эти валики. Дед затем долго с ними торговался, но заключили они договор к обоюдной выгоде, поделив доход от ещё не запатентованных кистей пополам. Вполне возможно, что наш клан потянул бы их производство в одиночку, но патентование за границей княжества было нам пока не доступно. Да и эффективность рекламы у торговой империи Стокманнов куда выше, а если ещё и на выставке в США покажут, то вообще, можно ждать хороших прибылей.

— Что это такое? — спросил Вячеслав Константинович Плеве у финляндского генерал-губернатора Николая Ивановича Бобрикова, указывая рукой на окно, выходившее на Сенатскую площадь Гельсингфорса.

— Очередная акция протеста, — пожал плечами генерал-адьютант, рассматривая в окно несколько сотен человек, которые молча стояли на площади и смотрели на его резиденцию.

— Нет, я не про это. Это-то понятно. Я про то что у них на лицах.

— Так называемые «Мумми-маски», — поставил Плеве в известность директор канцелярии, Франц-Альберт Александрович Зейн. — Носятся во избежание заражения какой-либо болезнью. А местные сепаратисты используют их как средство протеста, нанося на ткань национальные символы.

— Это надо срочно запретить! И послать полицию, чтобы она поснимала эти «му-му» маски с протестующих, — не на шутку разошёлся фон Плеве.

— Ношение масок одобрено местным департаментом здравоохранения и сенатом. Если мы, запретим им бороться с болезнями, то это может привести к открытому бунту, — развел руками директор.

— Кто это вообще придумал? — не унимался министр — статс-секретарь.

— Один восьмилетний мальчик из Северной Остроботнии, — как-то грустно ответил генерал-губернатор.

— Что? Какой мальчик? Причем здесь сепаратисты и какой-то мальчик? — уже почти кричал Вячеслав Константинович. — Если он виноват, то надо и его наказать. Я не знаю! Изъять из семьи и отправить в кадетский корпус, куда-нибудь в Сибирь, чтобы другим было не повадно.

— Не всё так просто, дорогой мой Вячеслав Константинович. Этот ребёнок, довольно известен в княжестве. Как юный, одарённый литератор, — попытался объяснить Плеве генерал-губернатор. — К тому же, он, на парижской выставке получил золотую медаль. И если мы как-то накажем его, это может отразится и на международных отношениях. Тем более, что у государя-императора запланирован в следующем году визит во Францию.

— Ничего не понимаю. Но это же просто ребёнок! — никак не мог успокоиться господин Плеве. — Я же вам уже сказал! Изъять из семьи и отправить в кадетский корпус, куда-нибудь в Сибирь! Накажем так, чтобы не было понятно, наказание это или поощрение!

— Ему благоволит Александра Фёдоровна, — выложил последний козырь директор канцелярии, пытаясь успокоить разошедшегося министра.

— Да мне глубоко насрать какая из местных блядей ему тут благоволит! — заорал было фон Плеве, но осёкся, когда через ярость, до него наконец дошло, про кого ему говорят.

Он облизал вмиг пересохшие губы и, глядя белыми от ужаса глазами на генерал-губернатора Бобрикова, уточнил:

— Императрица? — и зачем-то потыкал указательным пальцем правой руки в потолок.