Великий Дракон Т-34

Синий рыцарь тронул поводья, и послушный конь плавно понес его вдоль живой ленты отряда. Поравнявшись с Легроном, Алистар сказал ему несколько слов, и юный оруженосец, смутившись, немедленно поправил перевязь меча. Затем граф направил коня назад, к обозу, и переговорил с Харатом, отвечавшим за снабжение Синего отряда. Харату понадобилось только два жеста и пара слов. Ловкий, как обезьяна, маленький сухощавый Акил, конюх графских конюшен, моментально оседлал могучего жеребца, одного из пятнадцати шедших в поводу запасных, затем выхватил из повозки с запасом оружия самое большое копье с плоским широким острием и поскакал вперед, в авангард Синего отряда. Учтиво поклонившись, он вручил гиганту Фаграму новое копье, приняв старое взамен. После Акил пришпорил жеребца, разогнался и метнул старое копье в придорожный валун. Копье, едва коснувшись камня, расщепилось вдоль замеченного Алистаром изъяна. Синий отряд взревел, славя зоркую заботу своего вождя. Конюх тем временем направил приплясывающего жеребца к рыцарю Крезу. Крез моментально пересел на нового скакуна, а проворный конюх отвел рыцарского коня к обочине. Он заставил коня поднять копыто, быстро осмотрел его и подал знак кузнецу, сидевшему в последней повозке. Кузнец легко спрыгнул наземь, осмотрел копыто и снова вскочил обратно, роясь в своем мешке. Конюх накинул повод скакуна на длинный колышек, торчащий из телеги кузнеца, и бегом догнал свою повозку.

Граф, довольный четким исполнением приказов, занял свое место во главе Синего отряда, привычно покачиваясь на спине своего иссиня-черного иноходца. Возле печальной памяти Зуба Дракона Алистар придержал иноходца и спешился, обнажив голову.

– Хей! – вскинул руку в кольчужной перчатке командир первой сотни, приветствуя Синего рыцаря и отдавая дань уважения павшим в бою с Хранителями.

– Хей! – взревела сотня глоток.

Вторая и третья сотни повторили приветствие: «Хей!.. Хей!!!» Граф Алистар приветствовал своих воинов вытянутой вперед и вверх левой рукой. Теперь, когда мелкие недочеты были устранены, граф без помех любовался боевой мощью и красотой движущегося мимо него свирепого отряда.

По левую руку епископа Рэнкса проплывала Святая роща. Впечатлительный юноша старался не смотреть в сторону прозрачного орешника – там ему мерещились черные крылья накидки графа Леаса, товарища по детским играм, в недавнем прошлом – самого вероятного кандидата в мужья принцессы Энни. Попытки были напрасны – голова сама поворачивалась в сторону рощи, как только епископ переставал следить за собой. Солнце пряталось в листве, а затем вдруг расплавленным стеклянным диском бросалось Рэнксу в глаза, после чего из слепящих бело-зеленых пятен возникал образ командира Черного отряда, легко скачущего по краю рощи, подожженной закатом. Леас задумчиво смотрел под копыта коня или дремал – точно так же, как и его дядя граф Алистар.

– Значит, он тоже все видит и замечает. О Господи… – Епископ Глионский прикрывался от солнца перчаткой и отворачивался от прозрачного сплетения деревьев.

* * *

Вечер в долине между скал начинался стремительно. В какой-то момент тень скалистой гряды помчалась в сторону дороги, накрыла ее и отправилась дальше, к противоположной гряде, уже вспыхивающей красноватым огнем отраженных закатных лучей.

– Ваня, давай налево. Заночуем там, – Ковалев дождался, пока Иван снизит скорость и остановится, и нетерпеливо сорвал шлем. Было тихо. В раскаленном брюхе танка что-то шипело, потрескивало, пощелкивало. Начинал остывать металл двигателя. В контурах охлаждения замедлялась циркуляция воды. Было странно слышать все эти тонкие и незаметные на фронте звуки – к Ковалеву возвращался слух в его довоенной, первозданной остроте. Обычно танкисты, оглохшие от дневной стрельбы и рева моторов на предельных оборотах, вечером и ночью не слышали почти ничего. Сейчас же Ковалев различал не только звучание частей танка, но и поскрипывание жестких перьев вороненка, орудующего длинным клювом под крылом. За спиной завозился Вихрон. Александр механически поднял свиненка и поднес к проему люка. Свиненок зацепился передними копытцами за край, смешно побрыкался задними и засеменил, оскальзываясь, вниз по броне.

Клетку с птицей Ковалев извлек из башни, но выпускать вороненка не стал – ищи его потом, шалопая.

Ужинали молча. Природа, еще вчера безгласная и почти немая, уступила место природе многозвучной. Из темноты, подсвечиваемой костром, до танкистов долетали звуки ночной жизни леса – возня, писк, шорохи. Ручей, бравший начало у скалы, журчал полновесно и музыкально. Вихрон, играя, носился вокруг костра, появляясь бесшумной поступью и исчезая с громким топотом и радостным повизгиванием. Вороненок некоторое время завистливо наблюдал из клетки, поблескивая глазами-бусинками, затем задремал, иногда вздрагивая, подозрительно осматриваясь и снова погружаясь в сон.