Великий герцог Мекленбурга

– Так я тебе не жена, князь, чтобы расспрашивать, захочешь – сам расскажешь, не захочешь – от тебя ведь не допытаешься. Или ты желаешь, чтобы она тебе чистое белье, как помоешься, принесла?

Я, услышав нотку ревности в ее голосе, обернулся и увидел, что она уже в одной рубашке стоит рядом с моей импровизированной ванной, приготовившись, очевидно, мыть мне волосы.

– Еще чего придумаешь? Да и не собираюсь я до того, как помоюсь, терпеть, ну-ка иди сюда, глупая, я тебя кой месяц не видел.

– Ой, князь, срам-то какой, а услышит кто…

– Не кричи – и срама никакого!

– Ага, не кричи, с тобой эдак не получается…

– Господи, да замолчишь ты?..

Вечером, когда Настя уже ушла, ко мне заявились мои приближенные. Походный раскладной стол ломился от наваленной на него снеди, а посреди него стоял изрядный кувшин вина. Жестом я указал пришедшим садиться и, дождавшись, когда они займут свои места, поднялся и, налив каждому в кубок вина, провозгласил:

– Друзья мои, так уж случилось, что я только сейчас узнал о том, что у меня родился сын и наследник. Я нахожусь далеко от своей семьи, но это единственное, что меня огорчает. Я рад, что я нахожусь в кругу моих друзей, с которыми могу разделить радость, и ни за какие сокровища мира не променял бы сейчас вашу компанию на королевский дворец. Мой мальчик еще очень мал, но он уже сейчас сын герцога, внук и племянник королей. Но знайте, когда он подрастет и спросит меня, чем я особенно дорожу в жизни, я покажу ему не свою корону и не свое княжество, я покажу ему вас и скажу: сын мой, если я чего и добился в жизни, то это потому, что рядом были эти люди!

Клим, Кароль и Казимир дружно вскочили и подняли вслед за мной свои кубки. Мы осушили их, чтобы тут же наполнить. Мои ближники были явно растроганы моими словами, и каждый хотел высказать мне свою благодарность в ответ. Я улыбался им и пытался представить себе, каково это – быть отцом. Когда благодарность улеглась и мы смогли отдать должное усилиям повара, ко мне подвинулся Клим и, пользуясь тем, что Казимир и Кароль заняты едой, шепнул:

– Совсем запамятовал, ваше королевское высочество, когда мы шли в Стокгольм, был сильный встречный ветер, отнесший нас к берегам Померании.

– Эко вас закружило, – хмыкнул я, вцепившись зубами в куриную ножку. – Ты это к чему?

– Да в Дарлов мы заходили.

– И что? – мгновенно бросил я жевать.

– Да ничего, ваше высочество, просто узнали мы, что тетя ваша княгиня Агнесса Магдалена, с которой вы тогда в Данциге повстречались, от бремени разрешилась.

– Вот как? – напряженно спросил я. – И кто же родился?

– Мальчик, ваше высочество, Иоганном Альбрехтом Посмертным назвали.

– Ты видел его?

– Скажете тоже, кто же нам княжича-то покажет. Придворная дама приходила, как ее, госпожа Катарина фон…

– Нойбек?

– Ага, она самая. Просила обрадовать – дескать, брат двоюродный у вас появился.

Я пристально посмотрел Рюмину в глаза, пытаясь определить, знает ли он, кто на самом деле отец моего полного тезки, но глаза Клима были настолько наивными, что я сразу понял: даже если и не знает, то догадывается.

– А знаешь, Клим, – сказал я Рюмину, немного подумав, – чего это мы сами празднуем? Надо русских бояр на пир позвать – все же это не только королю племянник, но и их будущему царю, если они Карла Филипа выберут. И чтобы стол не хуже этого был!

– Ваше высочество, тяжко это будет…

– Особенно тебе, друг мой, потому как, кроме тебя, это поручить и вовсе некому.

– Почему это?

– Ну как тебе сказать, докладываешь не вовремя, языком, бывает, много болтаешь. Слово-то оно серебро, а молчание – золото! Внял ли? Да и некому больше, сам посуди, Кароль прост больно для таких дел, а Казимира попы в оборот взяли.