Великий герцог Мекленбурга

За столом помимо князя сидело немало русских дворян разной степени знатности и родовитости. Многие из них вопросительно поглядывали в мою сторону, иные равнодушно, а некоторые даже враждебно. Я старался вести себя как можно естественнее. То, что подавали, ел, что наливали, пил, все при этом нахваливая, стараясь, впрочем, не переедать. Что, принимая во внимание размеры порций и радушие хозяев, делом было совсем непростым. Когда все насытились, пора было переходить к делам, но начали опять издалека. Вот хоть убей – не могу понять, какое отношение к сложившейся обстановке имеет моя знатность и величина моих земель, но, когда спросили, я, проявив похвальную скромность, перекинул вопрос на Аникиту – дескать, боярин Вельяминов сам все видал. А мне похваляться своим добром вроде как и нескромно.

К моему удивлению, моя показная скромность всем понравилась, хотя некоторые, услышав, что я величаю Аникиту боярином, поморщились. Вельяминов же, не чинясь, стал рассказывать, да так складно, что я сам сидел заслушавшись. Вот не замечал я за ним прежде такого красноречия. Итак, мекленбургские земли, по его словам, хоть и невелики, но весьма обильны. Народ там живет смирный и богобоязненный и только и делает, что благословляет своего правителя, то бишь меня, и исправно платит подати. Городов под моей рукою никак не менее двадцати, и в самом худом больше каменных домов, чем было в Москве до Смуты. А роду я знатного и веду его от ни много ни мало самого князя Никлота, а в родне у меня король свейский, да еще датский и аглицкий тоже родня немалая, при всем при том, что и сам я роду королевского.

– А кто таков этот князь Никлот? – спросил какой-то степенный боярин с густой и длинной бородой.

– Сказывают, князь Рюрик, отправившись в Новгород по зову Гостомысла, оставил на княжении старшего своего сына, которого звали Никлотом, – немедленно ответил, очевидно, готовый к такому вопросу Аникита.

Я едва не поперхнулся от такого генеалогического исследования, но на обращенные на меня взгляды только развел руками – дескать, дело давнее, и бог его ведает, как оно там на самом деле было.

– А отчего род твой королевский? – спросил боярин с другой стороны стола.

Тут я, не дожидаясь Аникиты, который мог наплести еще бог знает чего, отвечал сам:

– Пращур мой герцог Альбрехт был королем Швеции. По матери же я из Грифичей, герцогов померанских, и в том роду также был король шведский Эрик. (Который, к слову сказать, отнял престол как раз у Альбрехта.) Да и сам я нынешнему шведскому королю зять, ибо жена моя Катарина его родная сестра. Но я не о том хотел говорить с вами, бояре. Ведомо ли вам, что гетман Ходкевич, ведущий обоз в Москву, попал в лесной пожар и с великим уроном отступил и теперь, пока провианта снова не соберет, к Москве не пойдет? А если ведомо, то отчего вы в Ярославле сиднем сидите, а не ударите по врагу, пока он слаб? Ведь ляхи держат только Кремль, и внутри этой цитадели ужасный глад.

– А ты про то откуда ведаешь, герцог заморский?

– Про пожар? Так я его сам и учинил! А про глад в Кремле вы и сами не хуже меня знаете.

– А скажи еще, тебе какая корысть в том, что мы Москву у ляхов отобьем?

– Мне никакой, кроме того, что, когда война окончится, я смогу к себе вернуться – к жене да к хозяйству.

– А сказывают, ты за королевича Карла Филипа стоишь, чтобы мы его на московский престол избрали.

– Не отпираюсь, королевич мне родня и я за его дела радею. Только я не московит и в соборе у меня голоса не будет. Кого выберете, тот и будет вашим царем! Выберете королевича – то мне и брату моему названому королю Густаву Адольфу любезно будет. Не выберете – я с голоду не помру.

– А кем ты себя видишь в земской рати, герцог?

– Я здесь случайно, в полон попал да и сбежал из него. Мне до вашей войны интереса не было, но я вижу, что вы бьетесь за правое дело, а потому мне в стороне отсидеться стыдно. Не хочу ни места, не вотчин, ни чести. У меня всего этого в избытке, поболее, чем у вас. Даже во главе отряда Вельяминова не хочу встать, хотя они мне крест целовали и в ополчение я их своей волей отпустил. Я готов простым ратником или пушкарем в строй стать, ибо сказано, что последние станут первыми, а первые последними, если будет на то воля Господня. А вам говорю так: бросайте местничать да о прибытках думать и идите на врага. Если сегодня не помедлите, то завтра вам Господь победу даст. Я сказал!

– А что ты, герцог, думаешь: побьем мы ляхов? – вновь обратился ко мне боярин, прежде спрашивавший о князе Никлоте.

– У меня не слишком большое войско было, но я их бил не раз. И Дерпт, Юрьев по-вашему, брал изгоном, и в поле моя пехота крылатых гусар била.

– Ой ли, княже, виданое ли дело, чтобы пешцы кованую конную рать в чистом поле сокрушили?

– Не веришь мне – спроси у Аникиты, да и про то, как я для шведского короля Эстляндию воевал, поди, наслышаны.