– Столько талантливых людей ломается в наше время.
– А когда было иначе? – вмешался Дик. – Талантливые люди всегда ходят по краю, иначе они не могут, и некоторые не выдерживают, срываются.
– Должно быть, причина лежит где-то глубже, – упрямо продолжала Николь, немного раздраженная тем, что Дик позволил себе перечить ей в присутствии Розмари. – Есть художники, например Фернан, которым, похоже, нет нужды топить себя в вине. Почему же спиваются только американцы?[14]
На это существовало столько разных ответов, что Дик решил не вступать в дискуссию, оставив вопрос висеть в воздухе и победно отдаваться в ушах Николь. В последнее время он стал относиться к ней весьма критически. Хоть он и считал ее по-прежнему самым привлекательным существом на свете, хоть находил в ней все, в чем нуждался, откуда-то издалека до него уже доносился гул канонады, и подсознательно он вооружался и закалял себя для будущего сражения. Как правило, он не был склонен потворствовать себе и теперь, нарушив собственный обычай, стыдился и старался убедить себя, что Николь не видит в его отношении к Розмари ничего, кроме эстетического восхищения. Однако уверен не был – накануне вечером, в театре, упомянув Розмари, Николь с очевидным подтекстом назвала ее ребенком.
Втроем они пообедали внизу, в ресторане, где официанты степенно и неслышно ступали по коврам, а не носились с громким топотом, подавая к столам отменную еду, как это было там, где они недавно ужинали. Здесь одни американские семейства разглядывали другие американские семейства, пытаясь поддерживать разговор между собой.
За соседним столом сидела компания, не поддававшаяся определению. Она состояла из молодого человека секретарского вида, с весьма несдержанными манерами, без конца повторявшего «вы не возражаете?», и двух десятков женщин. Дамы были неопределенного возраста и социального круга; тем не менее всех участников застолья что-то явно объединяло, компания казалась более сплоченной, чем, к примеру, жены участников какого-нибудь профессионального конгресса, убивающие время, пока мужья заседают. И разумеется, более сплоченной, чем любая туристская группа.
Интуиция подсказала Дику оставить при себе едва не сорвавшееся с языка язвительное замечание; он попросил официанта выяснить, кто эти люди.
– А это матери павших героев, – объяснил тот.
Все трое тихо ахнули. Глаза Розмари наполнились слезами.
– Возможно, те, что помоложе, – не матери, а вдовы, – предположила Николь.
Поднеся к губам бокал с вином, Дик еще раз взглянул на женщин за соседним столом; в их спокойных лицах, в достоинстве, которое излучала компания, он увидел всю зрелость старшего поколения Америки. В присутствии этих женщин, уже переживших первую, самую острую боль утраты и приехавших оплакивать своих мертвых, скорбеть о том, что им не дано изменить, даже ресторанный зал исполнился какой-то благородной красоты. На миг Дик увидел себя скачущим вместе с Мосби верхом на отцовском колене, в то время как вокруг бушуют родственные чувства и привязанности старого мира. Не без труда он вернулся к своим спутницам и посмотрел в лицо того нового мира, в который верил.[15]
«Не возражаете, если я опущу жалюзи?»
XXIII
Эйб Норт все еще сидел в баре отеля «Ритц», куда заявился в девять часов утра. Когда он прибыл сюда в поисках убежища, окна были открыты, и падавшие сквозь них широкие лучи солнца трудолюбиво высасывали пыль из прокуренных ковров и диванных подушек. Бесплотные посыльные вольно носились по коридорам словно по безвоздушному пространству. Сидячий дамский бар, располагавшийся напротив основного, казался очень маленьким – трудно было представить, какое количество народу он сможет вместить после полудня.
Знаменитый буфетчик Поль еще не приехал, но его помощник Клод, проверявший запасы, оторвавшись от своего занятия, не без вполне понятного удивления приготовил Эйбу тонизирующий коктейль. Эйб сел за столик у стены. После второго бокала он почувствовал себя лучше – настолько лучше, что смог подняться в парикмахерскую, где его побрили. Когда он вернулся в бар, Поль уже был там – свой изготовленный на заказ автомобиль он, как положено, оставил на бульваре Капуцинок. Полю нравился Эйб, и он подошел к нему поболтать.
– Я должен был сегодня утром отплыть в Америку, – сказал Эйб. – То есть вчера утром… или не вчера?
– И почему не отплыли? – поинтересовался Поль.
Эйб задумался и наконец нашел причину:
– Я сидел в библиотеке и читал роман с продолжением в «Либерти», а следующий выпуск должен был вот-вот появиться здесь, в Париже. Если бы я уехал, я бы его пропустил и уже никогда не прочел.
– Наверное, это захватывающая история?
– Потр-р-р-р-ясающая!
Поль встал, усмехнувшись, и оперся на спинку стула.
– Если вы действительно хотите уехать, мистер Норт, то завтра на «Франции» отплывают ваши друзья: Слим Пирсон и мистер как-бишь-его, дайте вспомнить… высокий такой, он еще недавно бороду отпустил.
– Ярдли, – подсказал Эйб.
– Да, мистер Ярдли. Они оба плывут на «Франции», вы могли бы к ним присоединиться.