Великий Гэтсби. Ночь нежна

– У нас ничего не получится, – сказал он с нарастающим чувством паники. – Я в вас влюблен, но это не меняет того, что я сказал вчера вечером.

– Теперь это не имеет значения, – ответила она. – Мне просто нужно было, чтобы вы меня полюбили, и если вы меня любите, то все хорошо.

– К несчастью, люблю. Но Николь ничего не должна узнать и даже смутно заподозрить. Мы с ней и дальше должны жить вместе. В каком-то смысле это даже важнее, чем просто хотеть жить дальше.

– Поцелуйте меня еще раз.

Он поцеловал, но был уже далеко.

– Николь не должна страдать, она любит меня, и я люблю ее. Вы ведь понимаете.

Она понимала – такие вещи она понимала отлично: людям нельзя причинять боль. Она знала, что Дайверы любят друг друга, и с самого начала принимала это как данность. Однако почему-то ей казалось, что отношения между ними довольно спокойные, скорее напоминающие ее любовь к матери. Когда люди так щедро отдают себя окружающим, не значит ли это, что они недостаточно близки между собой?

– И это настоящая любовь, – сказал Дик, словно прочитав ее мысли. – Деятельная любовь. Едва ли я смогу вам это объяснить – слишком сложно. Из-за нее и случилась та дурацкая дуэль.

– Откуда вы знаете о дуэли? Мне казалось, мы надежно хранили от вас этот секрет.

– Вы полагаете, Эйб способен хранить секреты? – с язвительной иронией спросил он. – Безопасней объявить о своей тайне по радио или написать в таблоиде, чем доверить ее человеку, выпивающему больше трех-четырех стаканов в день.

Не отрываясь от него, она согласно рассмеялась.

– У меня сложные отношения с Николь. Она не очень сильный человек – кажется сильной, но это не так. И это создает массу трудностей.

– О, давайте не будем об этом сейчас! Сейчас – просто целуйте меня, любите меня. А о том, что я вас люблю, я никогда не позволю Николь догадаться.

– Милая моя.

Когда они подошли к отелю, Розмари, немного отстав, с обожанием любовалась им. Он шел легкой энергичной походкой, словно, завершив одни великие деяния, спешил перейти к другим. Вдохновитель дружеских веселий, попечитель изощренных удовольствий. Его шляпа была шедевром шляпного искусства, в одной руке тяжелая трость, в другой – желтые перчатки. Розмари думала о том, как восхитительно все они проведут нынешний вечер благодаря ему.

Наверх они поднимались пешком – пять лестничных пролетов. На первой площадке остановились и поцеловались; на каждой следующей Розмари делалась все более настороженной. Не дойдя до двух последних, она задержалась в последний раз для короткого прощального поцелуя. Однако, уступив его настойчивости, снова спустилась с ним на один пролет, после чего они уже без остановок поднялись на свой этаж. Здесь, протянув руки поверх перил, они коснулись друг друга кончиками пальцев и наконец расстались. Дик пошел обратно вниз, чтобы сделать какие-то распоряжения на вечер, а Розмари побежала к себе писать письмо матери; ее мучили угрызения совести, потому что она совсем не скучала по родительнице.

XVIII

Хотя в глубине души Дайверы были равнодушны к модным веяниям светской жизни, острое чутье не позволяло им отвергать ее современный ритм – устраивавшиеся Диком приемы всегда изобиловали развлечениями, и тем ценнее казалась возможность вдохнуть глоток свежего вечернего воздуха в перерывах между ними.

В тот раз вечеринка развивалась со стремительностью комедийного фарса. Сначала их было двенадцать человек, потом стало шестнадцать, потом они, разделившись на квартеты, расселись по машинам, чтобы совершить молниеносную одиссею по Парижу. Все было предусмотрено заранее. На разных этапах пути к ним, словно по волшебству, присоединялись некие знатоки, почти профессиональные гиды, потом их сменяли другие, так что свежесть впечатлений, казалось, была обеспечена на весь вечер. Розмари оценила, насколько это отличалось от любого голливудского сборища, независимо от его статуса и размаха. Одним из многочисленных развлечений стала прогулка в авто персидского шаха. Где, каким подкупом удалось Дику раздобыть это средство передвижения, никого не интересовало. Розмари восприняла это просто как еще одну грань волшебства, вот уже два года осенявшего ее жизнь. Автомобиль был построен в Америке и имел особое шасси. Диски колес у него были серебряными, радиатор тоже. Интерьер украшали бесчисленные фальшивые бриллианты, которые придворному ювелиру предстояло заменить на настоящие через неделю, по доставке машины в Тегеран. В задней части салона имелось только одно кресло – кто же имеет право сидеть в присутствии шаха? – его все занимали по очереди, остальные ехали, устроившись на полу, покрытом куньим мехом.