Великий Гилельс

Как сказали бы на родине Эмиля Григорьевича, в Одессе, почувствуйте разницу! Мало того, что «20 век» и «советская пианистическая школа» – понятия не только разнокалиберные, но и вообще нерядоположенные. Так ведь про Гилельса можно было написать хотя бы «крупнейший советский пианист» – нет. Просто «представитель», т.е. нечто вторичное. Даже суффикс «-ейш-» пожалели. Вообще «крупных представителей» можно не менее тридцати назвать, не задумываясь. По отношению к Гилельсу это оскорбление, и нанесено оно при его жизни, в глубоко советском 1983 году.

Подобное же отмечено Г.Б. Гордоном: в именном указателе А. Парина к книге Дж. Мура «Певец и аккомпаниатор», вышедшей на русском языке в 1987 г., Рихтер назван «одним из величайших пианистов ХХ в.», там же Гилельс – «профессор Московской консерватории»⁵⁶. Смею предположить, что потому и оказалось возможным в этом указателе, как наверняка во многих иных музыкально-справочных материалах, писать такое, что дано было высочайшее на то разрешение самым официальным, утвержденным свыше советским справочником и, возможно, другими источниками высшего государственного уровня.

Сделать это, установить такие ранги в «Советском энциклопедическом словаре», можно было не только с ведома, но исключительно по прямому распоряжению очень крупного лица (лиц) в советской партийно-государственной иерархии.

Приведу еще выдержку из очерка А. Ингера «Пианистка Мария Гринберг», из которой видно, что содержание рецензий о пианистах и ранжирование их величины в СССР тщательно курировались сверху. В очерке рассказывается о замечательной пианистке Марии Гринберг, всю жизнь находившейся под негласным запретом в СССР: ее выступления ограничивали, почти не выпускали ее за рубеж; причина тому была чисто идеологическая – она имела неосторожность выйти замуж за иностранца, деятеля Коминтерна, впоследствии репрессированного. А. Ингер, в частности, пишет: «Можно, конечно, задаться вопросом: а почему, собственно, Мария Израилевна так болезненно переживала невозможность играть за границей? …Постоянно читая восторженные рецензии на концерты Рихтера, где критики уже и не пытались конкретно анализировать исполнение программы, того, что в ней было более убедительно, а просто захлебывались и соревновались друг с другом в самых немыслимых похвалах и уподоблениях, пианистка… жаждала услышать на свой счет непредвзятое суждение о своем искусстве в странах, где нет официально установленной табели о рангах, и публика, как и критика, не испытывает давления мифа, оказывающего гипнотизирующее воздействие, где можно безбоязненно высказать свое мнение, даже если оно расходится с общепринятым (курсив мой. – Е.Ф.)»⁵⁷.

Из данного отрывка видно, что не один Гилельс стал жертвой «официально установленной табели о рангах»; просто его случай наиболее острый, во-первых, потому, что он наиболее крупная по музыкантскому масштабу из таких жертв; а во-вторых, потому что если в отношении М. Гринберг хотя бы всегда было ясно, что ее при советской власти «зажимали», то Гилельса оболгали дважды – как пианиста и как человека, приписав ему еще особое благоволение со стороны коммунистического руководства в СССР. Из приведенной цитаты в очередной раз видно, что таким особым благоволением, с запретом на критику, с соревнованием угодливых рецензентов в «немыслимых похвалах и уподоблениях» пользовался не Э.Г. Гилельс, а С.Т. Рихтер.

И поэтому не надо говорить, что Гилельс был придворным советским пианистом, а Рихтер всю жизнь был вынужден сопротивляться. Надо говорить и писать правду: Гилельса власть поддерживала в молодости, но потом, большую часть его творческой жизни, она к нему отнюдь не благоволила. И главное: то, чего Гилельс добился как музыкант, никоим образом не связано с поддержкой властей. Он всего добился сам, своим искусством, а в последний период жизни ему просто очень мешали. В сохранившихся видеозаписях поздних концертов Гилельса нельзя не ощутить глубокого трагизма, исходящего и от его интерпретаций, и даже внешнего, от его лица и фигуры – по-прежнему исполненных гордости, но несущих несомненный отпечаток страдания.

У Рихтера получилось наоборот. Испытав значительные сложности в молодости, он затем всю жизнь пользовался мощной поддержкой из двух источников, причем таких, которые во всем прочем никогда не совпадали и стояли на противоположных позициях. Один – Г.Г. Нейгауз, формировавший неофициальные мнения в художественной среде. Другой – поддержка высших партийно-идеологических эшелонов власти в СССР. Совпадение относительно Рихтера их обычно не совпадавших во всем остальном позиций обеспечило Рихтеру уникальное положение в СССР. О причинах такого положения, вероятно, подробно напишут исследователи жизни и творчества С.Т. Рихтера.