Великий Гилельс

Очень интересно было узнать: что же именно сильнее всего обидело Гилельса в этой книге? Очевидец свидетельствует: не за себя обиделся Эмиль Григорьевич; не за то, что Нейгауз «провел» его по всей книге как виртуоза, не очень далекого умственно и музыкально. Он обиделся за свою учительницу.

Но этого автор книги «Созвучие» не замечает, привычно определяя происходившее как свидетельство «трудного, тяжелого» характера Гилельса. Кроме того, здесь же он упрекает его в том, что, обидевшись за свою учительницу, Гилельс сам позволил подобную же бестактность по отношению к школьной учительнице Кончаловского: «Однако сам он однажды, недовольный чем-то в моей игре, сказал пренебрежительно: “Да, вот это все плоды преподавания, эти учительницы, сидящие справа от рояля…”, то есть явный намек на мою любимую Т.Г. Катуар и занятия в школьном классе с одним роялем»¹⁶⁹.

Вызывает уважение привязанность М.В. Кончаловского к своей учительнице. Но только ситуации эти очень разные. Гилельс не назвал имени Т.Г. Катуар, а Нейгауз назвал имя Б.М. Рейнгбальд во втором издании книги, а в первом хотя и не назвал, но получилось еще бестактнее, так как все знали, кто учил Гилельса. Гилельс сказал один раз устно – а Нейгауз написал в книге и повторил в следующем издании, уже после того, как ему указали на получившуюся некорректность. А еще надо учесть, что пианист Максим Кончаловский – это не пианист Эмиль Гилельс, и Гилельс имел наверняка больше оснований быть недовольным его предварительной подготовкой, чем Нейгауз – подготовкой Гилельса; как-никак, но при всех «недостатках» работы Берты Рейнгбальд Нейгауз получил от нее «пианиста мирового класса», говоря словами Я.В. Флиера.

А еще – Гилельс говорил о студенте М. Кончаловском, а Нейгауз написал это в книге, когда Гилельс, столь «неправильно» обученный, был уже легендой мирового пианизма.

И еще – очень важное отличие. В момент произнесения Гилельсом критических слов о «неких учительницах» Т.Г. Катуар здравствовала. А вот Нейгауз написал об учительнице Гилельса, не просто к тому времени ушедшей из жизни, но погибшей трагически. Как должна быть свежа рана Гилельса всего через полтора десятилетия после этого (вряд ли она вообще когда-нибудь зажила)!

Вроде бы автор книги понимает масштаб Гилельса. Ему принадлежат прекрасные сравнения Гилельса с Бетховеном и Антоном Рубинштейном; он пишет, что это «необыкновенно крупная личность», «огромный мастер». Но иногда самого автора бывает просто трудно понять.

К примеру, он пишет о подозрительности Гилельса, о том, что великий пианист постоянно ожидал подвоха и недоброжелательства по отношению к себе – и тут же добавляет: «Недоброжелателей было достаточно – хотя бы из клана Рихтера, многочисленного, сильного…»¹⁷⁰. Так, значит, не напрасно всего этого Гилельс ожидал?

Дальше еще непонятнее. «Клан Рихтера» М. Кончаловский характеризует не вполне корректно: по его мнению, этот клан состоял из «преданных ему [Рихтеру] замечательных музыкантов…, а также из тьмы кликушествующих старух, сумасшедших, учительниц музыки, искусствоведов, художников, сценаристов, всегда готовых примазаться к его славе, и еще Бог знает кого»¹⁷¹. И далее: «На этом пестром фоне одинокая фигура Гилельса вызывает»…

Предлагаю читателям догадаться, какие чувства вызывает фигура Гилельса, около которого никогда не было замечено кликушествующих старух, сумасшедших и прочих «примазавшихся к его славе». Уважение? Гордость? Спокойствие за его психическое состояние?

Ничего из этого. У М. Кончаловского Гилельс в этой ситуации вызывает «чувства удивления, сожаления и сочувствия». Действительно, как же это он без сумасшедших-то обходился?

Еще труднее понять те эпизоды, в которых автор откровенно, не скрывая этого, пересказывает сплетни. Одна из них прямо показывает, какими средствами создавался «идеологический» миф о Гилельсе: «Вступивший в ряды КПСС еще в молодые годы, вскоре после победы на конкурсе, Гилельс вовсе не лишен был карьеризма в отношении себя самого. В консерватории в этом плане он также занимал, по-видимому, особое место, о чем мне, его студенту, однажды намекнул один наш комсомольский вождь. Если ректор консерватории Свешников мог без колебания выкинуть в корзину пришедшее в консерваторию по почте приглашение на зарубежные гастроли Флиера или Зака, или Оборина и даже не удосужиться их оповестить об этом, то в отношении Гилельса он не посмел бы этого сделать никогда»¹⁷².

Эпизод начинается с прямой неправды: Гилельс побеждал на двух конкурсах: в 1933 г. и в 1938 г., а в КПСС вступил лишь в 1942-м. Смысл сказанного автором книги: «Как только стал широко известен, получил доступ к восхождению по карьерной лестнице, так и вступил в партию, чтобы эту карьеру ускорить». На самом деле ни после всесоюзной славы 1933 г., ни после признания в Брюсселе и связанных с этим почестей в СССР Гилельс в партию не вступил. Он подал заявление в партию в 1942 г., побывав с концертами на фронте и в госпиталях, будучи наслышан, что фашисты творили в его родной Одессе; а это совсем другое дело.