Великий государственник

На судебных процессах по делу троцкистско-зиновьевского блока в тридцатых годах много говорилось о том, что его участники являлись шпионами, агентами иностранных государств. Известно, что к власти большевики пришли как агенты враждебных России государств, прежде всего кайзеровской Германии, ее генерального штаба. Активнейшую роль в планах развала России играл Парвус — выходец из России, получивший подданство Германии автор «перманентной революции», наставник Ленина, Троцкого. Его программа разрушения России путем организации революционных выступлений щедро финансировалась международным капиталом. В 1905 году на деньги японцев Парвус прибывает в Петербург, вместе с Троцким руководит Петербургским Советом рабочих депутатов. На японские же деньги проводится Лениным третий съезд РСДРП, издается «Искра». Колоссальные суммы для большевиков шли из Германии. С октябрьским переворотом немецкие власти потребовали от своих агентов немедленного расчета, в результате чего Россия оказалась экономически закабаленном и поставленной на колени перед Брестским миром.

Сила Сталина была в том, что он, в отличие от эмигрантской «ленинской гвардии» был непричастен к агентурным зарубежным связям, он знал, с кем имеет дело. Как говорится в примечании к словам Троцкого о якобы необоснованном обвинении «большевиков-ленинцев» в шпионаже: «Но именно потому, что обвинения (в шпионаже — М.Л.), выдвинутые Временным правительством в 1917 году были по большей части справедливы, Сталин знал, в чем обвинять арестованных, а арестованные знали, что их есть в чем обвинять» (Л. Троцкий, «Преступления Сталина», М., 1992, с. 288).

Писатель Фейхтвангер в своей книге «Москва. 1937 год» объяснил, почему троцкисты стали шпионами. Потерпевший поражение и борьбе со Сталиным, изгнанный из страны, снедаемый ненавистью к своему сопернику, к России («Русским патриотом Троцкий не был никогда») Троцкий, по словам писателя, поставил главной целью «любой ценой» «возвращение к власти». Ради этого он пошел на договор с фашистами, как это следует из его беседы с немецким писателем Эмилем Людвигом в 1931 году, а также из других, приводимых Фейхтвангером фактов. Призыв Троцкого «убрать Сталина» («Бюллетень оппозиции», март 1932 г.) обернулся впоследствии бумерангом — убийством самого подстрекателя. (Кстати, и сын Троцкого Лев Седов взывал за границей к расправе над Сталиным: «Тиран заслуживает того, чтобы быть сраженным, как тиран»). Но в чем видел Фейхтвангер неопровержимый аргумент в пользу обвинения троцкистов в государственной измене, шпионаже, подрывной деятельности? «Большинство этих обвиняемых были в первую очередь, конспираторами, революционерами; всю свою жизнь они были страстными бунтовщиками и сторонниками переворота — в этом было их призвание». Опасность их тем более велика, что сброшенные с самых высоких постов (члены Политбюро, ЦК), они, по свойству своих властолюбивых, мстительных натур, избраннической надменности никогда не примирятся с положением низвергнутых (как говорил тот же Радек: «Никто не может быть опаснее офицера, с которого сорвали погоны»). Надо отдать должное Фейхтвангеру, увидевшему причину процесса в возникшей тогда непосредственной угрозе со стороны фашизма. В этом, видимо, и разгадка того, что Фейхтвангер взял сторону не троцкистов, а Сталина, в котором, как в руководителе страны, видел защитника еврейства в будущей войне с Германией. «Раньше троцкисты были менее опасны, их можно было прощать, в худшем случае — ссылать… Теперь, непосредственно накануне войны, такое мягкосердечие нельзя было себе позволить. Раскол, фракционность, не имеющие серьезного значения в мирной обстановке, могут в условиях войны представить огромную опасность».

И действительно, еще в конце двадцатых годов Троцкий запустил в оборот так называемый «тезис Клемансо», французского лидера радикален, который сеял пораженческие настроения, когда немцы стояли в 80 км от Парижа. Под лозунгом «свободы критики» и в военное время, Троцкий угрожал (в письме в ЦКК), что в случае приближения вражеских войск к Москве оппозиция будет добиваться свержения существующей власти. Близко стоявший к Сталину Молотов до конца дней своих считал (выражая, конечно же, и убеждение Сталина), что «мы обязаны тридцать седьмому году тем, что у нас во время войны не было пятой колонны» («Сто сорок бесед с Молотовым». Дневник Ф. Чуева. М., 1991). Именно в том же тридцать седьмом году, в день двадцатилетия Советской власти, на обеде у Ворошилова Сталин произнес беспощадные слова о том, что всякий, кто намеревается разрушить наше государство, будь он и старым большевиком — будет истребляться вместе со своей семьей и всем родом.