Великий государственник

К концу 1927 года в стране наступил хлебный кризис. В начале следующего года состоялась поездка Сталина в Сибирь, целью которой было ускорить темп хлебозаготовок, изъять у зажиточных крестьян излишек зерна по государственным ценам. «Архивные документы свидетельствуют, что сибиряки встречали его доброжелательно. Рабочие Барнаульской шубной мастерской изготовили и подарили ему полушубок, поскольку он был одет явно не по сибирским морозам. Импонировала слушателям манера поведения Сталина. Он избегал торжественных приемов, длинных речей и резолюций, часто сидел в стороне от президиума. —По ходу поездки генсек заезжал даже в райцентры для встречи с активом. Выступления его были кратки, ясны и, по мнению многих слушателей, вески и убедительны: «Стране нужен хлеб», «Хлеб надо взять», «Если мы имеем хлеб, значит, можем строить социализм, если хлеба нет, значит, не можем» («Вопросы истории КПСС», 1991, I, с. 74). В своих выступлениях перед сибиряками Сталин клеймил кулаков, как врагов социализма, грозил им 107 статьей против спекуляции. Позднее (по возвращении в Москву) он пояснил, что применение 107 статьи вызвано чрезвычайными условиями и она будет отменена, когда заготовки пойдут нормально.

Кстати, спустя годы, перед самой войной, Сталин (по воспоминаниям бывшего наркома вооружений Б. Ванникова) на встрече с руководителями промышленности, народного хозяйства, возлагая на них вину за ослабление трудовой дисциплины в стране, объявит о вынужденных жестких мерах, принимаемых для наведения порядка, которые будут отменены, как только в них исчезнет надобность. Бывший нарком замечает, что это сообщение было принято ими с единодушным пониманием, и, расходясь, они чувствовали некую свою вину за принятие такого решения. Как видно, чрезвычайные меры, принимавшиеся Сталиным, оправдывались им самим как вынужденные, временные. Но в памяти народной они всегда отзываются ужасами раскулачивания за владение какой–нибудь убогой мельницей или расплатой за получасовое опоздание на работу. Коллективизация, по словам Сталина, по своему значению стала равной Октябрьскому перевороту. Это был коренной, страшный переворот в тысячелетней истории крестьянства. В сущности, мало зная русскую деревню, ее мужика, Сталин не мог, вместе с тем, не испытать, какую чудовищную силу противодействия вызвал он насильственной коллективизацией. В своих мемуарах Уинстон Черчилль, приезжавший во время войны в Москву, передает слова Сталина о том, что для него «политика коллективизации была страшной борьбой», более страшной, чем «тяготы войны». Время во многом поглотило выпавшие на долю деревенской массы людей страдания и только сохранившиеся родовые предания, редкие отдельные свидетельства доносят до нас эхо происходившего. Да разве что какая–нибудь случайная картина, отображенная в литературе, напомнит о том времени, вроде той в романе Андрея Платонова «Котлован» (написанном тогда же, по опубликованным у нас спустя более, чем полвека), где кулаков погружают па баржи и по сибирской реке сплавляют в океан. Какими бы классовыми, государственными интересами не оправдывались ли репрессии, остается фактом, что был сломан хребет крестьянства и определилась последующая его судьба с опустошительной обезличенностью труда, крепостной беспаспортностью, работой за «палочки» в военное и послевоенное времена, тюрьмой за «колоски» (тайком подобранные на сжатых колхозных полях, что преследовалась как «хищение социалистической coбственности») и т. д. И вес же крестьянство «перепарило» колхозный строй, отвечавший и определенной мере ею общинным, соборным традициям, и приспособило к своим нуждам. И вот парадоксальность нашей истории: те же колхозы, совхозы, единственные по сути производители сельхозпродукции, ныне стали спасением для страны от «демократов», навязывающих в разрушительных целях мифическое «фермерство», для развития которого у пас практически нет ни традиций, ни материальных, ни духовных предпосылок.

* * *