Великий Гусляр-2

Игра в домино, как знак гуслярского двора, свободного времяпрепровождения, бессмысленного, но объединяющего, была заявлена в первых же рассказах. Но потом постепенно играли на дворе все реже. Может, потому, что отъехали главные орлы и умельцы — Кац, Погосян и Василь Васильич, а из вновь прибывших подросток Гаврилов и профессор Минц не были игроками…

Почему-то игра в домино, как зрелище, увлекала кинорежиссеров, ставивших фильмы на гуслярские темы. Леонид Горовец в первых вариантах сценария «Недостойного богатыря» предлагал все действие закрутить вокруг районных, соревнований по домино, а в его же короткометражном фильме «Родимое пятно» в кадре проезжает трамвай, на борту которого художником картины написано: «Привет участникам великогуслярских межрайонных соревнований по домино!» Правда, трамвай проезжает далеко и быстро, так что прочесть надпись зритель не в состоянии.

В обоих гуслярских фильмах А. Майорова доминошные баталии отражены. Лишь стол для этой благородной игры устанавливался в разных концах калужского двора, да состав играющих менялся.

Что касается меня, то за последние несколько лет о домино в гуслярских рассказах я почти не упоминал — до самого последнего времени.

А вернул меня к домино, как ни странно, великий фантаст Евгений Замятин. В разговоре с Максимом Горьким он рассказал ему о таком фантастическом сюжете: летит к Земле космический корабль, лететь еще долго… Но тут несчастье — оказывается, случилась авария, и теперь корабль не вернется на Землю.

Потеряв управление, он начал падать на звезду. Пройдет несколько месяцев — и он погибнет. Так что же будет делать его экипаж? И Замятин предположил: сначала они будут ужасно переживать, а потом вернутся к обыденным занятиям.

И тогда я подумал, что перед потопом люди находят время для того, чтобы починить забор или сварить компот, который не успеют съесть.

Порой это происходит из-за великого слова «авось». Авось обойдется, авось пронесет… Порой — от отрешенности; помните, как у Толстого: «Не пропадать же щам!» Порой — от того, что иного выхода нет, а существующий порядок вещей настолько незыблем, что даже когда вокруг рушатся небеса, можно игнорировать эту мелочь и продолжать вышивать гладью. В конце концов все на свете условно. Ведь мы с вами знаем, что умрем. Может быть, довольно скоро. Однако это не означает, что знание такого рода заставляет все человечество усесться, бессильно опустив ладони на колени, и ждать смерти.

Человек по натуре слеп. Пророки предупреждают его, мудрецы и юродивые срывают голоса на перекрестках. А человек лишь отмахивается от голосов, как от комара.

Раньше я бы об этом писать не стал. Не только потому, что наш с редактором внутренний цензор не допустил бы таких мыслей на страницы наших оптимистических изданий. Но и потому, что проблема эта не казалась достаточно актуальной. Впереди было открытое пространство, плоскость, по которой предстояло двигаться нашему обществу…

А потом все рухнуло, покатилось под откос… Должно быть страшно. И страшно. Но вышивка гладью не закончена. А может быть, вышивка гладью важнее конца света?

И тогда я вспомнил слова Замятина, об игре в домино, о трамвае, который проезжал в фильме Леонида Горовца. И я написал рассказ, действие которого происходит в Великом Гусляре в дни конца света при условии, что моим героям обязательно надо успеть успешно провести районные соревнования по домино.

Рассказ был опубликован в «Советском экране». Я сделал это сознательно, втайне надеясь, что найдется молодой режиссер, которого такая фантасмагория заинтересует.

Мои ожидания оправдались. Из Свердловска с просьбой отдать ему сценарий для «Дебюта» позвонил Михаил Борщевский. Правда, он решил сделать не просто фильм, а рок-оперу. Сначала я удивился и испугался, а потом стало интересно — почему бы не попробовать?

Борщевский сам написал сценарий, снял фильм, и я его увидел. Фильму, к сожалению, как и прочим творениям, увидевшим свет в «Дебюте», не удалось пробиться на настоящий экран, даже на телевизионный. Фильм мне понравился, но меня смущало решение режиссера снабдить весь фильм документальным фоном — кадрами из хроники времен второй мировой войны. Поэтому события завтрашнего дня иллюстрируются в фильме кадрами бомбежки Дрездена и пожара Варшавы. Можно понять молодого режиссера Борщевского, для которого бомбардировка Дрездена — такая же абстракция, как наступающая третья мировая война, но меня столь очевидное повторение событий прошлого несколько смущало.

Впрочем, по возрасту мне уже положено отставать от жизни. Что я и делаю…