Великий Гусляр

– Погоди. - Сидоров перешел на громкий шепот. - Я знаю, что им скажу. Я скажу, что я кандидат наук, только кандидатское удостоверение потерял. Пусть меня проверяют.

– А каких наук кандидат?

– Математических.

– А сможете?

– Смогу. Есть у меня один план. Выношенный уже. Только тебе говорить нельзя. У тебя нервы слабые.

– У меня слабые? - обиделся Грубин. - Тогда я уйду.

– Нет, не уходи. Ты только поклянись, что ни одной живой душе ни слова.

– Клянусь.

– Тогда слушай. - Сидоров наклонился к самому уху Грубина и прошептал. - Я Таню Карантонис съем.

– Чего?

– Я не всю, я немножко. Тебе тоже достанется, не беспокойся. Математика всем нужна. Я однажды удава ел - безобразие, как резина. Зато теперь могу в любую щель проникнуть, будто у меня костей нету. Показать?

– Нет, - сказал Грубин, с тоской глядя на темные фургончики. Он знал, что Сидоров не врет. Сидоров и в самом деле захотел проникнуть в Академию наук преступным путем.

– Ну и ладно. У этой Тани замечательные способности к математике. Мы ее с тобой съедим и сразу в Академию. Тебе тоже кандидата дадут. Будешь моим заместителем. Понял?

– Понял, - сказал Грубин, стараясь унять внутреннюю дрожь.

– Откладывать нельзя. Я бы ее и раньше съел, но все в разных городах выступали. А сегодня, наконец, наступил момент. Ты иди, иди, завтра придешь, я тебе помогу. Всю математику знать будешь. Сколько будет дважды два - назубок.

И Сидоров тихо засмеялся.

– Я с тобой, - сказал быстро Грубин. Он понял, что оставлять Сидорова одного нельзя. Жизнь прекрасной Тани в опасности. Нельзя допустить преступления! Только сам он может его остановить, милиция не поможет. Если он, Грубин, когда-нибудь придет в милицию и скажет, что этот артист съел Таню Карантонис, все решат, что Грубин сошел с ума и выгонят его прочь. А Сидоров может в отместку напустить своих тигров на невинного Грубина.

Эти мысли мелькали в голове Грубина как молнии, пересекались и с треском бились изнутри о черепную коробку.

– Я с тобой, - сказал Грубин.

– Никогда, - сказал Сидоров. - Свидетелей мне не нужно. Ты меня выдашь. Я вообще-то тебе зря все рассказал. Может и пошутил.

– Хорошо, - сказал Грубин и сделал вид, что послушался Сидорова. - А я уж решил, что в самом деле.

– Иди-иди, - сказал Сидоров. - Поздно уже.

– Хорошо, - сказал Грубин.

Сидоров руки не протянул и скрылся за оградой. Грубин понимал, что далеко он не ушел - слишком уж тихо стало вокруг. Значит стоит, следит за Грубиным.

Саша повернулся и медленно пошел прочь. В ботинки заливалась вода и хлюпала там. Спиной Грубин ощущал холодный как вода взгляд дрессировщика. Далеко сзади раздалось басовитое «ку-ка-ре-ку!». Тиграм не спалось.

Грубин осмелился обернуться лишь тогда, когда брезентовый купол полностью растворился в темноте. Он постоял, прислушиваясь. Потом медленно пошел обратно. Он шел не прямо к воротам, а забирал левее. Вот и изгородь. Невысокая, можно перелезть. Грубин еще прислушался. Все тихо. Он перемахнул через изгородь, изгородь пошатнулась. Грубин замер. У Сидорова должен быть какой-то план. Он должен сделать так, чтобы убийство прошло безнаказанным. Может быть он попросту заманит ее в клетку к тиграм и скажет, что она сама виновата? На него это похоже. Ведь он сам тигра ел.

Как же отыскать фургон Тани?

Грубин крался по проходу между фургонами. Слабый отсвет упал на мокрую землю. Будто где-то неподалеку светилось окошко в сторожке. Грубин завернул за фургон. И в самом деле там горело маленькое окошко. Грубин, гоня от себя надежду, подкрался к нему, поднялся на цыпочки.

Таня Карантонис сидела в халатике за столом и читала книжку.

От сердца отлегло.

Она была жива.

Но Сидоров мог быть близко. Грубин прижался к стене фургона. Дождь стекал с крыши прямо за шиворот. Но Грубин уже так промок, что лишние капли не ощущались.

Так прошло минут двадцать. Сидоров не появлялся. Грубин невероятно продрог. Ногу свело судорогой. В любой момент он мог умереть от охлаждения организма. Появился насморк. Сначала он не очень беспокоил, потом начало щекотать в носу. Грубин сдерживался. Разок чихнул в ладонь, почти неслышно. И тут на него напал припадок. Он чихал, чихал так, что казалось - должны были сбежаться люди со всего города. Он чихал, согнувшись пополам, сотрясая стену фургончика и не было даже сил отойти в сторону.

В таком вот согнутом положении его и обнаружила Таня Карантонис, выскочившая из фургона. Свет из открытой двери упал на Грубина и Таня его сразу узнала.

– Что случилось? - спросила она в ужасе.

– Не... не...

– Заходите немедленно внутрь, Сидоров утонул?

Припадок прошел. Стараясь вернуть дыхание, Грубин поплелся к двери. Он еще не разобрался, хорошо или плохо, что Таня обнаружила его. Но по крайней мере он спасен от холодной смерти.

Таня протянула тонкую сильную руку, помогая ему подняться по ступеням.

– На вас лица нет, - сказала она. - И сухого места. Все-таки что же случилось? Я опасаюсь самого худшего.

– Ничего, - смог, наконец, ответить Грубин.

В фургоне было сравнительно тепло и лампа над столом освещала учебники.

– Где Сидоров?

– Готовится, - сказал Грубин.