Великий и Ужасный-4

И вдруг — передо мной предстало мимолетное виденье, не ангел чистой красоты, но тоже — кое-что стоящее! Тут была целая металлическая бадья с тефтелями! Фигня, а не тефтели, одни жилы и сало, но жрать хотелось страшно. Одними шоколадками сыт не будешь! Знаете, сколько тефтелей может проглотить один капитально голодный урук, если в его распоряжении есть две минуты? Правильно — бадью!

— На выход, Хероплетов! — голос раздался совсем близко. — Или мы закинем на кухню гранаты со слезоточивым газом. Пятый этаж не обрадуется, если вместо гранаты получит конъюнктивит и воспаление слезных желез!

Он еще и слово "конъюнктивит" знает! Определенно — прапорщик, не какой-то сержантишка. Интеллектуал!

— Обрыдаемся вместе! — я запихнул еще четыре тефтели за щеки и выглянул наружу, стараясь прожевать и проглотить их как можно быстрее. — Ну, фяжыте меняф!

— Он жрет! Какой дурдом… — закатил глаза старшой вроде-как-прапорщик. — Ты совсем больной, да? Руки сюда… А! Наручники, значит, порвал… И что с тобой делать?

— Ничего, — пожал плечами я. — Я с милицией не воюю. И с мирными гражданами — тоже. И хрен об занавески не вытираю, и при дамах не матерюсь. Я культурный. Сам пойду.

— Гос-с-спади… В камеру его! Кухонные — навести порядок! Остальные заключенные — продолжить прием пищи!

Порядочки у них тут, конечно, были аховые. Но взгляды, которые я на себе ловил, перешагивая через поверженного лесного тролля, были уже довольно осмысленные и местами — уважительные.

Один эльф, волосы которого были выкрашены черно-белыми прядями, одобрительно оскалился и показал мне оттопыренный большой палец. И продолжил есть — ложкой! У него была ложка — в отличие от зачмыренных соплеменников, и сидел он отдельно от остальных — в одиночестве за охеренно длинным столом. Какой, однако, интересный тип!

Раздумывать было некогда — "коробочка" из охраны вела меня прочь. Уже в коридоре у старшого что-то зашипело в рации и на тарабарском радиолюбительском языке что-то там ему скомандовали.

— В допросную! — изменил решение он. — Храпов приехал.

Грохотали подошвы тяжелых ботинок по бетонным плитам, посверкивали красными лампочками допотопные камеры, местами — капала с потолка сырость… Тоска! Лифт и тот был как из фильмов ужасов: открытого типа, местами ржавый, лязгающий и скрипучий.

— Кто такой Храпов? — спросил я.

— Следователь по особо важным делам, — решил ответит вроде-как-прапорщик.

— Земский?

— Нет, ять, опричный! Кому ты нахрен сдался, орчина? — рявкнул конвоир. — Конечно, земский! Иди давай!

А я снова задумался над тем, что почему-то решил не убивать тут всех подряд. Я что — мягкотелый? Нецелеустремленный? Определенно — я сделаю им завтра еще одно последнее ордынское предупреждение, и если не увижу перед собой Риковича — то устрою тут "Последний замок", "Побег из Шоушенка" и "Второе восстание Спартака" в одном флаконе. Еще б узнать, где держат мои вещи… Без стилоса я чувствовал себя слегка неуютно.

— Почему заключенный без на-руч-ни-ков?! — взвился усатый рябой тип, когда мы прошли в допросную. А

— Встать, когда разговариваешь с под-по-ру-чи-ком! — передразнил я, а потом повертел перед его лицом запястьями с браслетами, на которых болтались остатки цепочек. — То, что я тут сижу — это потому, что во мне слишком много доброты. А не потому, что вы такие лихие дяди, которые упекли меня за решетку и удерживаете против моей воли. Мне нужно поговорить с Иваном Ивановичем Риковичем, целовальником сыскного приказа. И сразу все прояснится. Не усложняйте жизнь себе и мне, сделайте как я вас прошу, а?

— Охрана, взя-а-а-ать!!! — надрывался усатый.

— Ацетонов, не шелести. Сядь! — хриплый, надтреснутый голос раздался из самого темного угла. — А лучше свали нахрен. Мельтешишь!

— Храпов, не забывайся! — обернулся на каблуках усатый Ацетонов. — Тут — не твоя вотчина.

— Ять, просто — свали нахрен, коллега, а? — хриплый явно сильно устал. — Ты этому Риковичу звонил?

— Ага! Двадцать раз! Буду я тут со всякими уруками… Политесы разводить! Да ты посмотри на него — хамло и быдло, паясничает еще! Вообще — у него тройное убийство, можно не выпускать! — разорялся усатый. — Его любой суд по щелчку пальцев…

— Вот как? Всего-то тройное? Это у черного урука при татау? — глазастым дядькой оказался этот Храпов, а я еще обмотки старался-делал…

— Разрешите, господин подполковник? — влез старшой из охраны. — Он Таджина убил. Подносом. И клыки ему вырвал. А потом еще четырех, из Лесной банды компотом ошпарил и кухню начал громить. И сожрал бадью тефтелей!

Последнее прозвучало особенно досадливо.

— Вот! — усмехнулся Храпов. — Это уже похоже на правду. Когда Маухура Поджигателя в Москве в Бутырское СИЗО по ошибке поместили, после межэтнических беспорядков между рекрутами Гренадерского корпуса и кхазадами из тамошней общины — он в первые сутки убил десятерых. Тамошние идиоты его на пресс-хату упекли. Ну и получили то, что получили. Этюд в багровых тонах!

— В моем случае — это были собаки Баскервилей, сэр! — усмехнулся я.

— Увлекаетесь авалонскими детективами? — прозвучало из полумрака. — Начитанный урук?