Великий и Ужасный 6 (СИ)

— Верно… Но Шаграт — он на всю голову стебанутый. Знаешь, как звучит его прозвание? Зловещий. Шаграт Зловещий! Он черт те с кем разговаривать не будет… Однако у меня тут скоро, буквально на рассвете, посылка намечается, и за ней этот орчелло точно заявится.

— Посылка? — удивился я. — От кого это?

А сам подумал о том, что хорошего урука Зловещим не назовут. Подозрительный тип этот Шаграт!

— От доброжелателей. Ну, по принципу — враг моего врага и всё такое… Я хрен знает, кто эти самые доброжелатели, но боеприпасы там точно российского производства.

— А-а-а-а! — понимающе закивал я, хотя детали мне были ни разу не понятны. — Значит — ждем посылку и Шаграта. А пока ждем, ты — давай, рассказывай мне про университет и Болонью. Это должен быть эпос!

— Так себе эпос, — поскучнел Сагдей. — Но ночь впереди длинная, а когда именно придет посылка — сказать сложно. Могу и рассказать… Давай кофе сделай тогда еще. У нас тут уже пару лет такого кофе не водится…

И я сделал кофе, и он рассказал.

* * *

Маленького Сагдейчика всегда интересовало, что там такое хрустит внутри у идиотов, которые смели его задирать. С большим увлечением он похрустывал вывернутыми суставами и сломанными берцовыми костями своих врагов. А еще — он любил помогать старшим в потрошении животных. Разновидности потрохов — вот что увлекало его не менее, чем хруст костей! Папаша поощрял такое его увлечение, пока не подох во время одного из морских штурмов Венеции.

Говорил, мол — если знать, что ломать и куда стрелять, убивать врага можно гораздо более эффективно!

При этом, подохнув, достопочтенный (нет) родитель сумел оставить сыночку наследство нематериальное. А именно — знакомство на ниве общей ненависти к венецианцам с одним из болонских кондотьеров и фактическим главой города — гонфалоньером Аннибале Бентивольо, сильным аквамантом и талантливым полководцем, который частенько нанимал клыкастых негодяев из Монтенегро, чтобы кошмарить богатых соседей.

Именно это знакомство и позволило талантливому самоучке Сагдею Лучнику поступить в университет в шестнадцать лет. Нет, будь Сагдей обычным урукским подростком-папуасом, ничего бы не вышло. Но парень был упорный: нашел себе учителей, выучился читать и писать, усердно практиковался вправлять суставы и залечивать переломы и раны, для чего часто подкарауливал не знающих своего счастья жертв с луком. Подстрелит — и лечит потом. Развлечение!

А в пятнадцать лет даже выкрал из геологической экспедиции Балканской Федерации штатного доктора, который сильно удивился, когда вместо оказания медицинской помощи исследователям сурьмяных и ртутных месторождений Динарского нагорья оказался вынужден готовить к поступлению в университет страшного и очень мотивированного молодого черного урука. Доктор был старой закалки, прошел в свое время военную службу и потому поначалу пытался бежать. Дважды. Но, получив по стреле в каждую из ягодиц, смирился со своей судьбой и подготовил абитуриента весьма качественно. Тем более, что странный урук пообещал немалую плату: отец привозил добычу, в том числе — звонкую монету, которая в Монтенегро имела хождение весьма ограниченное и часто валялась в кладовых мертвым грузом, дожидаясь идиотов, которые будут готовы обменять оружие, снаряжение или еду на дурацкие кругляшки.

Так что пределы Монтенегро доктор покинул человеком зажиточным, но очень нервным. А годы учебы в Болоннском университете Сагдей вспоминал с большой теплотой:

— Много драк, много девушек, много вкусной еды и интересных занятий… Я хорошо учился, с отличием! А еще в скорой помощи работал ночами, санитаром сначала, а потом — фельдшером. Нашу бригаду к самым буйным вызывали, я там был нарасхват! Просто представь: у человека белая горячка, и тут заходит урук в белом халате! Многие пить переставали просто по факту моего появления!

— А лук? — поинтересовался я.

— А что — лук? В соревнованиях участвовал. Ну, и охотился иногда. В основном — на крыс, на голубей, на бомжей…

— Чего говоришь?

— На голубей, говорю, — отмахнулся оркопед. — О, гляди, посылка щас прибудет! Чуешь?

Я чуял. Пахло озоном, где-то вдали громыхал гром, а потом посреди островка раскрылось некое полупрозрачное окно, на той стороне засуетились и вытолкнули к нам одну за другой пять тележек с большими кубическими контейнерами — в мой рост, если не массивнее.

А потом из этого непонятного явления высунулась усатая голова Петеньки Розена, он огляделся, махнул Сагдею, потом увидел меня и сказал:

— Ять! Ни-хре-на-се-бе! — и всунулся обратно, чтобы заорать: — Ва-а-а-аша Светлость!!! Там Бабай под пальмой сидит!

— Какого х…? Хотя… — Воронцов появился в этом «окне», которое, похоже, являлось ничем иным, как зримым проявлением работы стационарного портала. — Там у тебя всё нормально, Бабай? Жив-здоров? С Сагдеем Сагдеевичем познакомился?