– Ай! – вскричал Бегемот, – попугаи разлетелись, что я и предсказывал! – Действительно, где-то в отдалении послышался шорох и шум крыльев. Коровьев и Азазелло бросились вон.
– А чёрт вас возьми с вашими бальными затеями! – буркнул Воланд, не отрываясь от своего глобуса.
Лишь только Коровьев и Азазелло скрылись, мигание Бегемота приняло усиленные размеры. Король вдруг стащил с себя мантию, бросил её на клетку и убежал с доски и скрылся в толпе убитых фигур. Слон-офицер накинул на себя королевскую мантию и занял место короля.
Коровьев и Азазелло вернулись.
– Враки, как и всегда, – бурчал Азазелло.
– Мне послышалось, – сказал кот, – и прошу мне не мешать, я думаю.
– Шах королю! – сказал Воланд.
– Я, вероятно, ослышался, мой мэтр, – сказал кот, глядя в бинокль на переодетого офицера, – шаха королю нет и быть не может.
– Повторяю: шах королю!
– Мессир! Молю вас обратить внимание на себя, – сказал в тревоге кот, – вы переутомились: нет шаха королю.
– Король на клетке g2, – сказал Воланд.
– Мессир! Я в ужасе! – завыл кот, изображая ужас на морде, – вас ли слышу я? Можно подумать, что перед собой я вижу одного из сапожников-гроссмейстеров!
– Что такое? – в недоумении спросил Воланд, обращаясь к доске, где офицер стыдливо отворачивался, прикрывая лицо мантией.
– Ах ты, подлец, – задумчиво сказал Воланд.
– Мессир! Опять обращаюсь к логике, – заговорил кот, прижимая лапы к груди, – если игрок объявляет шах королю, а короля, между тем, нету и в помине, шах признаётся недействительным?
– Ты сдаёшься или нет! – вскричал страдальчески Воланд.
– Разрешите подумать, – ответил кот, положил локти на стол, уткнул уши в лапы и стал думать. Думал он долго и наконец сказал:
– Сдаюсь.
– Убить упрямую сволочь! – шепнул Азазелло.
– Да сдаюсь, – сказал кот, – но сдаюсь исключительно потому, что не могу играть в атмосфере травли со стороны завистников.
Он встал, и фигурки полезли в ящик.
– Гелла, пора, – сказал Коровьев. Гелла удалилась.
– Охота пуще неволи, – говорил Воланд, – нога разболелась, а тут этот бал.
– Позвольте мне, – тихо шепнула Маргарита. Воланд пристально поглядел на неё и пододвинул к ней колено.
Горячая как огонь жижа обжигала руки, но Маргарита не морщась, стараясь не причинить боли, ловко массировала колено.
– Близкие говорят, что это ревматизм, – рассказывал Воланд, – но я сильно подозреваю, что эта
– Какая негодяйка! – возмутилась Маргарита.
– Вздор! Лет через триста это пройдёт. Мне посоветовали множество лекарств, но я придерживаюсь бабушкиных средств по старинке, не любя современных патентованных лекарств… Кстати: не страдаете ли вы чем-нибудь? Быть может, у вас есть какая-нибудь печаль, отравляющая душу, – спрашивал Воланд, глядя на огни свечей, – тоска? Я бы помог вам… Поразительные травы оставила в наследство поганая старуха бабушка…
– Я никогда не чувствовала себя так хорошо, как у вас, мессир, – тихо, отвечала умная Маргарита, – а предчувствие бала меня волнует…
– Кровь, кровь… – тихо сказал Воланд. После молчания он заговорил опять:
– Я вижу, вас интересует мой глобус?
– О, да.
– Очень хорошая вещь. Она заменяет мне радио. Я, откровенно говоря, не люблю последних новостей по радио. Сообщают о них всегда какие-то девушки, говорящие в нос и перевирающие названия мест. Кроме того, каждая третья из них косноязычна, как будто таких нарочно подбирают. Если же к этому прибавить, что они считают обязательным для себя о радостных событиях сообщать мрачным до ужаса тоном, а о печальных, наоборот, игриво, можно считать эти их голоса в помещении по меньшей мере лишними.
– А при помощи моего глобуса можно в любой момент знать, что происходит в какой хотите точке земного шара. Вот например… – Воланд нажал ножку шара и тот медленно повернулся… – видите этот зелёный кусок, квадратный кусок, бок которого моет океан? Глядите… глядите… вот он наливается огнём, как будто светится изнутри.