Великий канцлер

Тут Стёпа, чувствуя смятение, тревогу и вдруг сообразив, что всё это странно, желая получить объяснение нелепых слов о Воронежской губернии, оказался на пороге спальни. Стёпа стоял, вздыбив вихры на голове, с опухшим лицом, в брюках, носках и в рубашке; незнакомец, развалившись в кресле, сидел по-прежнему, заломив на ухо чёрный бархатный берет, а на коленях у него сидел второй кот, но не чёрный, а огненно-рыжий и меньшего размера.

– Да, – без обиняков продолжил разговор гость, – осиротела ваша квартира, Степан Богданович! И Груни нет. Ах, жаль, жаль Берлиоза. Покойник был начитанный человек.

– Как покойник? – глухо спросил Стёпа.

Тут незнакомец торжественно сказал:

– Да, мой друг, вчера вечером, вскоре после того как я подписал с вами контракт, товарища Берлиоза зарезало трамваем. Так что более вы его не увидите.

Голова у Стёпы пошла тут кругом. Он издал какой-то жалобный звук и воззрился на кота. Тут ему уже определённо показалось, что в квартире его происходят странные вещи. И точно: в дверь вошёл длинный в клетчатом и смутно сверкнуло разбитое стекло пенсне.

– Кто это? – спросил глухо Стёпа.

– А это моя свита, помощники, – ответил законтрактованный директором гость. Голос его стал суров.

И Стёпа, холодея, увидел, что глаз Воланда – левый – потух и провалился, а правый загорелся огнём.

– И свита эта, – продолжал Воланд, – требует места, дорогой мой! Поэтому, милейший, вы сейчас покинете квартиру.

– Товарищ директор, – вдруг заговорил козлиным голосом длинный клетчатый, явно подразумевая под словом «директор» самого Стёпу, – вообще свинячит в последнее время в Москве. Пять раз женился, пьянствует и лжёт начальству.

– Он такой же директор, – сказал за плечом у Стёпы гнусавый сифилитический голос, – как я архиерей. Разрешите, мессир, выкинуть его к чёртовой матери, ему нужно проветриться!

– Брысь! – сказал кот на коленях Воланда.

Тут Стёпа почувствовал, что он близок к обмороку.

«Я вижу сон», – подумал он. Он откинулся головой назад и ударился о косяк. Затем все стены ювелиршиной спальни закрутились вокруг Стёпы.

«Я умираю, – подумал он, – в бешеном беге».

Но он не умер. Открыв глаза, он увидел себя в громаднейшей тенистой аллее под липами. Первое, что он ощутил, это что ужасный московский воздух, пропитанный вонью бензина, помоек, общественных уборных, подвалов с гнилыми овощами, исчез и сменился сладостным послегрозовым дуновением от реки. И эта река, зашитая по бокам в гранит, прыгала, разбрасывая белую пену, с камня на камень в двух шагах от Стёпы. На противоположном берегу громоздились горы, виднелась голубоватая мечеть. Стёпа поднял голову, поднял отчаянно голову вверх и далее на горизонте увидал ещё одну гору, и верхушка её была косо и плоско срезана. Сладкое, недушное тепло ласкало щёки. Грудь после Москвы пила жадно напоённый запахом зелени воздух. Стёпа был один в аллее, и только какая-то маленькая фигурка маячила вдали, приближаясь к нему. Степин вид был ужасен. Среди белого дня в сказочной аллее стоял человек в носках, в брюках, в расстёгнутой ночной рубахе, с распухшим от вчерашнего пьянства лицом и с совершенно сумасшедшими глазами. И главное, что где он стоял, он не знал. Тут фигурка поравнялась со Стёпой и оказалась маленьким мужчиной лет тридцати пяти, одетым в чесучу, в плоской соломенной шляпочке. Лицо малыша отличалось бледным нездоровым цветом, и сам он весь доходил Стёпе только до талии.

«Лилипут», – отчаянно подумал Стёпа.

– Скажите, – отчаянным голосом спросил Стёпа, – что это за гора?

Лилипут с некоторой опаской посмотрел на растерзанного человека и сказал высоким звенящим голосом:

– Столовая гора.

– А город, город это какой? – отчаянно завопил Стёпа.

Тут лилипут страшно рассердился.

– Я, – запищал он, брызгая слюной, – директор лилипутов Пульс. Вы что, смеётесь надо мной?

Он топнул ножкой и раздражённо зашагал прочь.

– Не смеешь по закону дразнить лилипутов, пьяница! – обернувшись, ещё прокричал он и хотел удалиться. Но Стёпа кинулся за ним. Догнав, бросился на колени и отчаянно попросил:

– Маленький человек! Я не смеюсь. Я не знаю, как я сюда попал. Я не пьян. Сжалься, скажи, где я?

И, очевидно, такая искренняя и совсем не пьяная мольба <…> что лилипут поверил ему и сказал, тараща на Стёпу глазёнки:

– Это – город Владикавказ. {29}

– Я погибаю, – шепнул Стёпа, побелел и упал к ногам лилипута без сознания.

Малыш же сорвал с головы соломенную шляпочку и побежал, размахивая ею и крича:

– Сторож, сторож! Тут человеку дурно сделалось!

Волшебные деньги