Великий китайский файрвол

Хотя полиция среагировала не сразу, цензоры времени не теряли. Через пару часов после начала беспорядков в Синьцзяне перекрыли всю телефонную, СМС- и интернет-связь. Когда в Урумчи ввели войска НОАК, все сообщения и видео с беспорядками оперативно удалялись с китайских сайтов, форумов и из соцсетей^[338]. В газеты и на новостные сайты поступил приказ освещать беспорядки в соответствии с линией «Синьхуа» и не вести независимых репортажей с места событий^[339]. Секретарь горкома КПК Урумчи Ли Чжи так объяснял отключение интернета в столице Синьцзяна: чтобы быстро подавить беспорядки и не допустить эскалации насилия^[340]. Почему при этом нужно было отключать и другие города Синьцзян-Уйгурской автономной области, даже Кашгар, который от столицы отделяла тысяча километров, он так и не объяснил.

В отличие от беспорядков в Тибете годом ранее, в Урумчи пустили репортеров из китайских бюро иностранных новостных агентств. Впрочем, многие из них жаловались на постоянную слежку и ограничения на доступ в уйгурские районы города. Журналистам можно было разговаривать только с ханьцами^[341]. И даже у этой частичной открытости мог быть корыстный интерес. Журналист Ник Холдсток предположил: власти, вероятно, надеялись, что фотографии пострадавших, разбитых окон и помятых автомобилей вызовут у зрителей сочувствие и, как следствие, доверие к официальной версии событий^[342].

Получилось, что несколько десятков иностранных журналистов стали непосредственными свидетелями второй волны насилия. Жаждущие мести ханьцы собрались в банды и отправились громить уйгурские кварталы. Оказавшийся в тот момент в городе сотрудник американского посольства видел, как ханьцы с палками в руках группами по десять и более человек идут к уйгурскому району, а полиция и войска даже не делают попыток их остановить^[343]. «Уйгуры пришли к нам и стали все крушить, а теперь мы идем к ним, чтобы дать сдачи», – поделился один из нападавших с журналистами^[344]. Несмотря на то что в городе стояли целые полки, никакого сопротивления толпе они не оказали. Нападавшие беспрепятственно громили дома и магазины уйгуров.

Представители уйгурской диаспоры за рубежом утверждают, что жертв в ходе второй волны насилия было много. Другие очевидцы с ними не соглашаются^[345].

В конце концов для разгона толпы полиция применила слезоточивый газ и световые гранаты, но почти никого не арестовала. На этом волна насилия пошла на спад, но последствия только начинали сказываться.

* * *

И до отключения интернета в 2009 году все уйгурские сайты находились под строгим надзором властей.

Один из первых популярных уйгурских сайтов Makanim.com появился в 1998 году, но закрылся по требованию Бюро национальной безопасности после того, как на его гостевой доске стали появляться посты с призывами к независимости Восточного Туркестана^[346]. После этого администраторы сайтов быстро научились ходить по струнке во всем, что касается политики, и подвергать цензуре свой контент, чтобы избежать закрытия сайтов. В 2005 году Дильшат Перхат, студент Синьцзянского университета, открыл сайт Diyarim.com. С помощью только что появившихся технологий стало возможно отображать уйгурский алфавит, и сайт стал одним из самых популярных в уйгурском интернете, но и там действовала жесткая самоцензура. При регистрации Дильшат подписал обязательство не допускать публикации сообщений, подрывающих порядок в стране и единство родины.

Для многих молодых уйгуров, выросших в обстановке маргинализации и постоянного наблюдения, даже урезанная свобода в интернете имела поистине революционное значение, особенно в том, что касалось национального самосознания. К этой ситуации применимы слова социолога Массерат Амир-Эбрахими о строгой системе контроля над интернетом в ее родном Иране: «В демократических обществах киберпространство зачастую воспринимается как альтернативное пространство информации, параллельное общественным пространствам и институтам или дополняющее их. В странах, где общественные пространства регулируются традиционалистскими или авторитарными силами, интернет стал способом противостоять таким ограничениям»^[347].

В обществе, которое становится все более китайским (при этом ханьским китайским), где уйгурский алфавит встречается разве что на плохо переведенных дорожных указателях^[348], интернет являлся пространством для актуализации отдельной уйгурской идентичности. Что еще важнее, особенно для Ильхама Тохти и его единомышленников, интернет давал возможность для диалога и взаимопонимания между многочисленными народами Китая, был площадкой для обсуждения проблем уйгурского общества и нахождения новых путей их решения, которые не влекли бы за собой новые репрессии или уже знакомые призывы к отделению.