…Число убитых доходило уже до тысячи. Русские, оборонявшиеся дольше всего, наконец были побеждены и побежали сверху внутрь укрепления; их вытащили оттуда и перебили, всего вместе с королём[21]
около двухсот человек… Изо всех бывших в замке мужчин остался в живых только один — вассал великого короля суздальского[22], посланный своим господином вместе с другими русскими в этот замок. Братья-рыцари снабдили его потом одеждой и отправили на хорошем коне домой в Новгород и Суздаль сообщить о происшедшем его господам…Новгородцы же пришли было во Псков с многочисленным войском, собираясь освобождать замок от тевтонской осады, но, услышав, что замок уже взят, а их люди перебиты, с большим горем и негодованием возвратились в свой город.
Следствием произошедшего стал мирный договор, по которому русские вынуждены были признать власть Ордена над Восточной Прибалтикой. По замечанию современных исследователей, этот договор определил границу, которая «в конечном итоге закрепила сохраняющийся до настоящего времени западный рубеж России в данном регионе»
Третье по счёту новгородское княжение отца Александра Невского оказалось более продолжительным и ознаменовалось несколькими важными деяниями. Ярослав сменил на новгородском столе черниговского князя Михаила Всеволодовича, в будущем почитаемого русского святого и мученика за веру, а в то время своего политического противника.
Новгородцы же послали к Ярославу, в Переяславль… Той же зимой пришла литва, без числа; повоевали около Торжка и не дошли до Торжка 3 версты. Было же их 7 тысяч; и гостей[23]
побили многих, и Торопецкую волость всю захватили. («И захватили многое множество христиан, и много зла сотворили, воюя около Новгорода, и около Торопца, и у Смоленска, и до Полоцка, потому что была рать велика зело, какой не было от начала мира», —Эта победа случилась в воскресенье сыропустной недели, то есть 1 марта.
И была радость великая по всем землям тем, освобождённым им от поганых, был мир потом на многие лета.
После победы на Усвяте князь Ярослав вступил в Новгород. «И не положил того во гнев [новгородцам], что не пошли за ним», — пишет новгородский летописец.