Великий князь Цусимский

Общаясь с этими людьми, я понемногу начинаю понимать, почему русский народ считается непобедимым. Это удивительно – но в них нет никакого индивидуализма. Цена собственной шкуры не имеет для них ровно никакого значения. Погибнуть за свою великую Родину они считают примером величайшей доблести, какая только может быть. Смерть не страшит их; гораздо важнее непреходящая слава Отчизны… Эти люди сражаются так, будто были рождены как раз для того, чтобы оказывать сопротивление врагам своей родины и славить имя ее в веках. Кажется, что они не испытывают ни страха, ни сомнений. И через сто лет они остались такими же… И, глядя на их мужество и самоотверженность, я задаюсь вопросом – какой еще народ может сравниться с ними в этом? И не нахожу ответа; да мне он, собственно, и не нужен. Русский народ – это в первую очередь героический народ. И теперь я знаю, что никогда народ этот не придет к вырождению. Никогда силам зла не удастся смести его с лица планеты, как бы ни мечтали об этом те люди, которые полученную прибыль считают важнее чести, совести, милосердия, доброты и верности собственному слову. Как бы ни стремилась нация ростовщиков к мировому господству, Россия будет лежать у них на пути несокрушимым бастионом чести и благонравия, сильная и в военном, и в духовном смысле. Страна, способная рождать героев, никогда не будет покорена!

3 мая 1904 года, вечер, Великобритания. Старинная усадьба XVII века в окрестностях Дувра.

Снаружи дома бушевала гроза, нередкая в начале мая. Громыхал гром, сверкали молнии, порывы ураганного ветра гнули деревья, потоки проливного дождя стеной рушились с потемневших небес; одним словом, стихия буйствовала во всю мощь. Но в уютной гостиной, перед пылающим камином, в котором жарко горят дорогущие буковые дрова, тихо и тепло. И лишь время от времени из-за плотно закрытых ставень и двойных рам чуть слышно доносятся отдаленные раскаты грома.

Одним словом, усадьба, в которой трое джентльменов собирались на свои тайные заседания, являлась полным воплощением британской идеи «мой дом – моя крепость». Но все имеет свой предел прочности. Стоит ветру еще немного усилиться – и он начнет срывать с крыши тяжелую старинную черепицу, за давностью лет поросшую мхом, потом под напором стихии как спички хрустнут дубовые стропила – и викторианское великолепие комнат зальют потоки дождя.

Вот так же и Британская империя. Пока происходящее в Желтом море, на полях Маньчжурии и в Корее ее не касалось, но может пройти совсем немного времени – и зародившийся там военный шторм обретет силу тропического урагана. А ведь сеяли джентльмены всего лишь ветер, вооружая, финансируя и науськивая японских самураев, чтобы те своим нападением слегка ослабили их вековечного врага. Пока в той войне на Тихом океане Британия не потеряла ни одного корабля, ни одного офицера, солдата или матроса. Но боевые действия между Россией и Японией набирали обороты; огромная Российская империя, проснувшаяся от спячки четвертьвековой мирной передышки, ставила под ружье новые и новые контингенты, и, самое страшное, после неудач, преследовавших их в первые недели войны, русские армия и флот вдруг стали одерживать одну знаменательную победу за другой.

И пусть знающие люди прекрасно представляли источник этих побед, но вмешательство извне («на грани божественного», как выразился Первый Лорд адмиралтейства Уильям Уолдгрейв, граф Селбурн) пугало их даже больше. И хоть между Россией и Британией не прозвучало еще ни единого выстрела, на темной стене начали уже проступать огненные письмена, а в завывании ветра за окнами и громовых раскатах джентльменам уже слышались зловещие крики баньши. Ощущение, жуткое до дрожи в коленях; а страх в человеческой истории уже не раз заставлял политиков делать непоправимые глупости. И никто из этих троих даже не мог представить себе того факта, что если пришельцы из далекого будущего разозлятся по-настоящему, то Англию не защитят ни Канал (Ла Манш), ни эскадры броненосцев, ни мужество воспетых Киплингом носителей бремени белого человека. Пока их пугало, если можно так выразиться, только общее развитие событий, то есть укрепление влияния пришельцев на некоторых представителей семейства Романовых – в частности на самого царя, его младшего брата и сестру.