Великий князь Цусимский

В так называемом «дамском» купе нас ехало четверо – я, Катя, Лейла, ну и еще одна женщина примерно моих лет из группы медицинского обеспечения нашего эксперимента, единственная в этой группе представительница женского пола. Звали эту особу Нино Иосифовна, но лично для меня, в силу близкого возраста и социального положения, она очень скоро стала просто Ниночкой. Раньше наше знакомство было так, шапочным – она обитала в своем мире, а я в своем, и даже провал в другой мир не изменил этого положения. И только в этой поездке мы смогли по-настоящему познакомиться и даже подружиться. У Ниночки, помимо добродушного и компанейского характера, была необычная, безусловно, привлекательная внешность – крупные черты лица, прямой и ровный тонкий нос, удивительно белая кожа, черные вьющиеся волосы и большие, блестящие глаза разного цвета – зеленого и карего.

«Мутация! – весело сообщила Ниночка, видя, что глаза ее привлекли наше внимание, – Да-да, разный цвет глаз – это генная мутация, к счастью, самая безобидная из них. Готова поспорить, что вы этого не знали!»

И она принялась рассказывать об удивительных открытиях в области генетики, причем так увлекательно, что мы просто заслушались. Видно было, что это большая энтузиастка своего дела – впрочем, как и все мы. В дальнейшем я очень сдружилась с Ниночкой и жалела, что не пыталась еще раньше узнать ее получше; а ведь мы, как я уже говорила, нередко сталкивались там, на корабле, но просто проходили мимо друг друга, едва поздоровавшись.

«Я, знаете ли, вообще-то нелюдимка, – говорила Ниночка, вздыхая и разводя руками, – но тут я едва не одичала, и потому очень рада общению с вами».

Словом, всем нам, обитательницам женского купе, повезло в том, что никто никого не раздражал. По вечерам, потягивая чай из граненых стаканов, мы вели долгие разговоры, делясь своими воспоминаниями или просто рассуждая на разные темы. Питались же мы в поездном вагоне-ресторане – это было предусмотрено изначально. Там были изысканные блюда и прекрасное обслуживание. Среди абсолютного преобладания мужчин мы чувствовали себя прекрасными и желанными нимфами, тем более что большинство из этих мужчин, вынужденно находящихся как бы не у дел, были галантны и предупредительны с нами. О, это было просто восхитительно! Мое мнение о поездах стремительно менялось.

Кроме всего прочего, я стала находить удовольствие в том, чтобы наблюдать из окна за видами природы. Я вдруг стала понимать, что теряла очень многое, предпочитая воздушный транспорт. Поистине картины, пробегающие перед моим взглядом, будили в моей душе поэтическое начало. Порой мы проезжали через такие места, что мне казалось, будто я попала в сказку. Я видела таинственную чащу, в которой, казалось, прячется Леший, хмуро наблюдая за проносящимся поездом… Или перед моим взором возникала чудная полянка с густой россыпью невиданных цветов… А то изредка вдруг вынырнет маленькая деревенька – бревенчатые избы, коровы и козы; и мальчишки в белых рубахах свистят и машут руками вслед нашему поезду… Словом, я полюбила смотреть в окно; меня непреодолимо притягивали эти вечно изменяющиеся пейзажи; они будили во мне что-то забытое, сокровенное, что-то родом из детства… И мне казалось, будто я уже не прежняя Алла Лисовая, а какой-то другой человек – с более тонкой душой, способный испытывать чувства, прежде неведомые… И еще я ощущала, что и судьба моя будет теперь не такой, какой должна была быть. Меня, как выразился бы писатель женских романов, «томило смутное предчувствие» – и было оно скорее радостным, чем тревожным.

И вот первая часть поездки подошла к концу. Я уже так привыкала ехать, что мне казалось, будто я провела в поезде всю жизнь. И когда мы, наконец, достигли Байкала и вышли на его берег, тело мое продолжало жить в ритме дороги. Ногам моим все время чудился перестук колес, и самой мне казалось, что земля под ногами движется. Оказалось, что подобное происходит не только со мной. «Это так всегда бывает, – авторитетно заявила Ниночка, – организм привык компенсировать стук колес и покачивание пола, а теперь ему этого не хватает. Точно так же штормит моряков, только что сошедших на берег, хотя под ногами у них твердая земля, а не качающаяся палуба корабля.»