Великий Краббен

С «тозовкой» в руке, с рюкзачишком за плечами, в вечном своем выцветшем тельнике, не разбирая дороги и голося во всю глотку старинную морскую песню, по камням пылил Серп Иванович Сказкин – бывший боцман, бывший матрос, бывший кладовщик, бывший бытовой пьяница, и так далее, и так далее. Он был трезв, но явно перевозбужден приступом храбрости. Тельник пузырился от ветра, белесые глаза хищно обшаривали обрывы.

– Начальник! – время от времени выкрикивал он. – Почты нет! Совсем нет! Тебя тут не съели?

– Тише, организм! – негромко окликнул я Сказкина.

Серп Иванович поднял голову и дерзко усмехнулся:

– Не боись! У меня «тозовка»!

Серп Иванович Сказкин презирал страх.

Серп Иванович Сказкин шагал по своей земле, по своей суше, по своему собственному берегу; он, Венец эволюции, снисходительно глядел на медуз, парашютами повисшими в бездне, он снисходительно оценивал тишину, мертво павшую на кальдеру после исполненного им гимна.

Серп Иванович был прекрасен.

И я устыдился своих недавних дурных мыслей о нем.

Но в смутной глубине пораженной бухты, в ее утопленных одна в другой плоскостях уже зарождалось какое-то другое, тревожное, едва угадываемое глазом движение. И зная, что это может быть, я рявкнул из пещеры:

– Полундра!

В следующий миг пуля с треском раскрошила базальт над моей головой.

Без какого-либо интервала, рядом, на выступе, мгновенно миновав рыхлую осыпь, с разряженной «тозовкой» в руках и с рюкзаком за плечами, возник Серп Иванович.

– Чего орешь? – спросил он.

И тут же добавил:

– Ладно, не отвечай. Сам вижу.

И испуганно подобрал свисающие вниз ноги.

– Он нас не достанет?

– Это не он, – уважительно объяснил я. – Теперь у него есть имя. Я назвал его Краббен!

– Краббен? О, какой большой! Он хотел меня укусить?

– Нет, – сказал я. – Он хотел тебя съесть.

Я жадно рылся в рюкзаке:

– Где хлеб, Сказкин?

– Он что, ест и хлеб?

– Глупости! – отрезал я. – Краббен питается активными формами жизни.

И спросил:

– Ты с Агафоном пришел?

– Вот насмешил, начальник! Чтоб Агафон, да в гору полез?!

– А когда его ждать?

– Зачем его ждать? – удивился Сказкин.

– Подожди… – До меня дошло. – Ты зачем бегал к Агафону?

– «Тозовку» взять.

Я поперхнулся, откашлялся и схватил Серпа за покатое плечо:

– Ты ничего не сказал Агафону о Краббене?

– Что я – трепач? – ухмыльнулся Сказкин. – Забрал «тозовку» – и обратно. Сами управимся! Зачем нам Агафон? Учти, начальник, я и конюхом был!

Он поднял на меня взгляд и ахнул:

– Начальник! Ты где нахватался седых волос?

– Покрасился… – буркнул я.

И отвернулся.

Действительно, о чем тут говорить?

Вон на песке валяется метровая сельдяная акула.

Час назад ее не было, а сейчас валяется. Сельдяную акулу не берет даже армейский штык, а сейчас она вспорота, как консервная банка.

Это даже Сказкин оценил. До него, наконец, дошло – влипли! Но вслух он просто сказал:

– Начальник! Я о тебе думал!

Тетрадь четвертая. Терять необещанное

Лоция Охотского моря. Второе пришествие. Все для науки. Человек-альбом. Серп Иванович не сдается. Кстати, о проездном. Плач в ночи над океаном. Сируш, трехпалый, мокеле-мбембе. Как стать миллионером. «Берегись, воздух!» Удар судьбы.

Ветры, дующие с прибрежных гор, бывают настолько сильными, что на всей водной поверхности залива образуется толчея, воздух насыщается влагой, а видимость ухудшается. Поэтому входить в залив Львиная Пасть при свежих ветрах с берега не рекомендуется. Летом такие ветры наблюдаются здесь после того, как густой туман, покрывавший ранее вершины гор, опустится к их подножью. Если вершины гор, окаймляющих залив, не покрыты туманом, можно предполагать, что будет тихая погода.

Загнав Сказкина в пещеру, Краббен не ушел – за высоким горбатым кекуром слышалась мрачная возня, шумные всплески.

Нервно зевнув, Серп Иванович перевернулся на живот.

Выцветший тельник на его спине задрался, и на задубевшей коже Сказкина проявилось таинственное лиловое имя – Лиля.

Вязь сложного, не совсем понятного рисунка терялась под тельником.

Какие-то хвосты, ласты. Похоже, тело Сказкина душили и обнимали неизвестные гады.

– Туман будет…

Гребень кальдеры заметно курился.

Дымка, белесоватая, нежная, на глазах уплотнялась, темнела, собиралась над водой в плотные плоские диски.

– Скорей бы.

– Почему?

– А ты погляди вниз!

Серп Иванович поглядел и ужаснулся:

– Какой большой!

– Уж такой! – кивнул я не без гордости.