Великий лес

Добрый час, если не больше, лежал так, в ожидании, не подавая признаков жизни. Потом вдруг увидел: люди возвращаются назад, расходятся по своим дворам, по хатам и как будто без всякого страха — о чем-то говорят между собою, даже смеются…

«А я волновался, черт знает что думал… Вроде же ничего особенного и не произошло…»

«С этими людьми. А с моими — с женой, детьми?..»

Еще плотнее припал к земле, холодной, уже схваченной морозцем, потому что немцы в охранении вдруг зашевелились, побежали к мотоциклам, стоявшим, как большие черные жуки, у въезда в деревню.

«Чего это они? Что-нибудь случилось?»

Но, увидев грузовики, один за другим въезжавшие на гать, догадался:

«Возвращаются! В Ельники едут…»

Минута-другая — и машины были уже на Замостье. Не останавливаясь, не сбавляя скорости, поравнялись с теми жуками-мотоциклами, стоявшими наготове к отъезду у креста, и все вместе, в том же порядке, как ехали сюда — три мотоцикла впереди, остальные в хвосте колонны, — двинулись, поплыли, рыча и окутываясь дымом, к лесу и дальше в сторону Ельников.

Василь провожал их глазами, пока не скрылись за стволами деревьев. Потом встал, хотел идти в деревню.

«А вдруг не все гитлеровцы уехали?»

Выругал себя, что не пересчитал мотоциклы.

«Надо быть наблюдательнее, все замечать… А то я словно ребенок…»

Пригнувшись, побежал в лозняк, а по нему — дальше к огородам, хлевам. Вскоре отметил про себя: всюду во дворах тихо, нигде не слышно плача, вообще голосов.

Значит, немцы ничего такого не сделали. Если б убили кого или забрали с собой, это бы чувствовалось…

«Чего же они тогда приезжали?» — разбирало любопытство.

Так и подмывало пойти прямо в деревню, узнать, чего приезжали немцы, что они сделали. Если что и сдерживало Василя, заставляло выжидать, так это осмотрительность.

Постоял, подумал — впереди была гать, а по сторонам ее — трясина, грязь. Хотя и подмораживало, схватывало голую землю, однако в траве, в кустах редко даже в самые лютые морозы надежно держало — чаще же лед проваливался под тяжестью человека, стоило только на него ступить.

«Попробовать разве стороной обойти? Где кустов мало, вырубки?.. Может быть, там замерзло, не увязну?»

Возвратился почти к тому месту, где недавно лежал, наблюдая за немцами, и уже оттуда направился к вырубкам. На вырубках и впрямь был лед, хоть на коньках катайся. Держал надежно, даже не прогибался, не трещал.

По льду Василь и перешел трясину. Опять постоял, подумал, куда дальше направить путь.

«В деревню бы надо… А может, лучше обождать?..»

«Чего ждать?»

«Да хотя бы сумерек. День-то сейчас осенний, короткий… Стоит ли рисковать?»

«Нет, рисковать пока нет нужды…»

Неторопливо, время от времени останавливаясь и оглядываясь на деревню, пошел, огибая поле — рыжее, поросшее сорной травой жнивье, — в лес. Шел и думал, что туго ему придется, когда деревню займут немцы, когда прийти, показаться на люди станет опасно.

«А доведется ли приходить. И семья, жена с детьми, здесь… Да и есть-то нужно… А зимой, когда снег ляжет, куда ни ступи — следы… Не зря говорил я Ивану Дорошке, когда оставляли нас с ним, в армию не хотели брать, что нехорошая это история. Уже тогда чуял, что нелегко нам будет…»

«А где теперь и кому легко?» — припомнился ответ Ивана.

«Оба мы правы. Трудно нам здесь, на захваченной врагом земле, но и тем, кто отступил и отступает под натиском врага, тоже нелегко… Враг-то вон до Москвы дошел… До Москвы!.. Не задержали, не разбили его…

Почему?.. Кто тут виноват?.. Враг так силен или мы воевать не умеем, не научились? А дальше, дальше что будет?»

«Сомневаешься, не веришь в победу?.. В нашу победу!»

«Не то чтобы сомневался, не верил… А вот не по себе как-то, когда представлю, куда враг зашел, и мы его не остановили, не разбили…»

«Остановим, разобьем! Вот увидишь!»

«Хорошо бы… Но когда, когда это будет?»

«Будет! А когда — это от всех, от всего нашего народа зависит. И от тебя самого тоже. Чем скорее организуемся, станем бить врага как надо — тем скорей и победа придет. Это Боговик верно сказал. Всюду иметь глаза и уши, знать, где что делается, замыслы врага знать и вовремя вмешиваться, пресекать, разрушать вражеские планы. Для этого подполье надежное надо иметь, партизанские группы, отряды. Тогда враг будет бояться по лесу ездить, в деревни наши соваться. А сунется — по морде получит…»

«Выходит, чтоб семью защитить — надо скорее отряд сколачивать».

«А ты как думал! И не только твою семью защитить, а и других, тех, кто на фронте. Отрядом легче с немцами справляться, бить их. Отряд — это самая лучшая подмога фронту!»

Даже в жар Василя бросило от такого открытия.

«И как я раньше до этого не додумался?»

Оглянулся — и сбавил шаг, почти остановился, потому что человека, мужскую фигуру увидел. Человек тоже держал путь к лесу. И шел не откуда-нибудь, а, видно по всему, из деревни, из Великого Леса.

«Кто бы это мог быть?»

Нагнулся, присел, стал ждать, когда человек приблизится, можно будет распознать, кто это такой.

«Идет как-то странно… Без дороги… Может, слепой? Спотыкается почти на каждом шагу… Да слепых-то в Великом Лесе нет. Кто ж такой?»