Великий лес

Встал, зашагал, поплелся в лес где-то уже перед самым рассветом. С корзиной на плече, с лопатой, на которую опирался, как на посох. Шел через силу: осточертело ему за то время, как пустился в бега, всего и всюду бояться, от всего и всех таиться. Да и поесть бы… Забыл уже, когда и ел-то по-человечески. Всухомятку, где придется и как придется. И спал тоже где придется и как придется, вполглаза, как заяц, потому что сделать себе землянку и жить так, как жил когда-то с другими хлопцами в «зеленых», — не осмеливался: а вдруг найдет кто-нибудь землянку, заявит и его, Евхима, выследят. И потому никогда не ночевал дважды в одном месте.

О подводе, которая поехала зачем-то в лес, Евхим Бабай напрочь забыл. И без того хватало о чем думать. Аж голова трещала, шла кругом. Своих, насущных забот было хоть отбавляй. Удрать-то он от мобилизации удрал, а ведь отвечать за это придется. Еще как отвечать… Ладно, если отступят наши, немцы в Великий Лес придут. А если погонят немцев, не пустят их сюда, если наши как были, так тут и останутся? Что тогда делать?.. Да только ли эта забота висела над Евхимом Бабаем!

Вошел в лес, ступил несколько шагов и… замер, помертвел — услыхал вдруг впереди топот копыт и перестук колес.

«Подвода? Откуда, кто?»

Под сенью деревьев было еще сумрачно. И Евхим Бабай шмыгнул мышью, спрятался за комель дуба, прилип к коре. А глаза зорко следили за дорогой. «Да это же та подвода, что в лес ехала. Да-да, та самая. Но кто, кто на подводе?»

Подвода тем временем миновала густые кусты лещины, выкатилась на прогалину, поравнялась с дубом, за которым стоял, притаившись, Евхим. Лошадь повернула голову, почуяв, должно быть, человека, фыркнула. И Евхим Бабай узнал того, кто, свесив голову, дремал на возу.

«Иван… Иван Дорошка! — не поверил своим глазам. — Почему ж это он не на хронте? Такой активист, и гляди-ка… Других гнал воевать, а сам… вишь, дома.

Дома оно, конечно, лучше, чем на хронте. И женка рядом, и никто не стреляет…»

Снова, как тесто в деже, стала подниматься, расти, аж распирать всего злость.

«Ему, вишь, все можно. И когда не было войны, и сейчас, когда война. Война ему нипочем. Война для всех остальных горе, а ему… всегда хорошо. Потому как начальник… Начальству всегда хорошо, — сделал для себя открытие Евхим. — Ум-гу, из лапотников, из мужиков ведь тоже… Устроились, ничего себе устроились! Лучше, если б и хотел, не придумаешь. А мне… и тогда было, и теперь…»

Когда злость немного схлынула, уступила место трезвости и любопытству, подумал: «Погоди-ка… А куда же Дорошка ездил? Что делал в лесу?»

Обождал, пока совсем рассветет, пошел по свежим следам лошади и колес. И… наткнулся на кучу хвороста и ломья, на этот раз не в бору, а в лещиннике, возле большого выворотня. Отвернул хворост, копнул лопатой рыхлую землю. Почти не удивился, потому что уже догадывался обо всем, увидев солому, а под нею — крупное зерно ржи.

«Вот тебе и председатель сельсовета… На сходах выступает, про совесть говорит, а сам… вор! Самый настоящий вор! Крадет в колхозе, у людей, и прячет в лесу. А потом… домой перевезет! И так, видно, всегда делал. Еще бы — этак и жить можно, и власть славить».

Отойдя в молодой густой сосняк, выкопал недалеко от опушки, где были черепашьи гнезда, яму. Устлал ее берестой, сеном и перенес туда зерно. Аккуратно затоптал ногами, присыпал хвоей. А чтобы не потерять место, где яма, метку на ближайшей сосенке сделал — кору ободрал острием лопаты. Ту яму, в которой прятал жито Иван Дорошка, засыпал землей, снова прикрыл поверху хворостом и ломьем — комар носа не подточит.

«Пусть думает, что никто не нашел жито. Пусть думает, что оно тут, под хворостом, лежит-полеживает. Хе-хе, — не мог нарадоваться своей хитрости Евхим. — Хитер Змитер, но и Савка не дурак… Хе-хе!»

Подался к той яме, которую нашел накануне, в бору. И проделал то же самое — выкопал новую яму и перенес в нее жито.

«Хоть один год, одну зиму поголодай, хе-хе… А то… Еще бы, наворовав, напрятав жита, и жить можно. И хлеб есть, и самогон пить. А я… поживу так, как ты жил. Поменяемся. Ты будешь Евхим, а я — Иван… Хе-хе!»

…С тех пор Евхим Бабай не спал по ночам — чуть смеркалось, выходил в поле и настораживал ухо: где стучат колеса, куда, в какую сторону едет в лес подвода? Иной раз крался следом, чтобы приметить, где Иван Дорошка будет прятать зерно, иной — дожидался утра и шел по свежим следам, находил тайник, не переставая удивляться, какой же он ворюга, председатель Великолесского сельсовета, как много крадет в колхозе хлеба.

«И, видно, каждый же год по стольку крал! И никто его не схватил за руку. Чудеса! Скажи, признайся кому — не поверит!»

VI