Великий лес

И снова он не пошевелился и не отозвался. Тогда ее рука осторожно передвинулась с его закрытых век на слегка раскрытые губы. Кончики пальцев находили удивительное наслаждение от прикосновения к его губам, у нее появилось впечатление, что низ ее живота наполняется какой-то чудесной тяжестью. Эта тяжесть словно бы нарастала. Ее поразило собственное возбуждение, она ощутила влагу на губах мужчины. Ее пальцы снова побежали вверх, к коротким жестким волосам на его голове. Она погладила их, потом передвинула руку на лоб и снова на закрытые веки. По шершавым от щетины щекам пальцы сползли на его шею, чтобы наконец успокоиться на безволосой груди. Под рукой оказался сосок мужской груди, желание отозвалось еще более пронзительно, тяжесть внизу живота стала еще большей. Вдруг она представила себе, что Марын лежит так неподвижно и с закрытыми глазами потому, что он наполовину мертв, измучен болью, может, ранен. Тогда ее пальцы стали горячечно искать на его теле царапину или кровоточащую рану, блуждали по животу. Она была переполнена желанием. Но неожиданно ее пальцы наткнулись на горячий, твердый, мощно торчащий член. Она с трудом сдержала громкий крик и в ужасе вскочила с кровати. Обнаженная, путаясь ногами в брошенном на пол халате, выбежала из комнаты и судорожно схватилась за перила лестницы. Наверху бросилась на диван и тихо заплакала, потому что любила этого мужчину, и хотела, чтобы и он ее полюбил. Это оказалось невозможным, потому что словно невидимой стеной ее отгораживал от него страх перед болью и отвращение. Кто же виноват в том, что она никогда не узнает любви большой и настоящей? Не лес ли опозорил ее когда-то и отобрал у нее женскую душу? Она сейчас ненавидела лес так же сильно, как Хорст Собота, и, когда рыдания ее прекратились, она закрыла ладонями уши, чтобы не слышать шума раскачавшихся на ветру деревьев.

Глава двенадцатая

Сожженные мосты

В то самое время, когда реактивный самолет вознесся на такую высоту, что над дверями пассажирского салона погасло световое табло с надписью, запрещающей курение, и Кристофер Баллоу вытащил из кармана плоский золотой портсигар, лесничий Кароль Стемборек остановил «харлей» на просеке возле делянки. Потом он, вдруг сгорбившись, словно бы у него разболелся желудок, побежал к единственному подвязанному к колышку саженцу. Осторожно коснулся иголок лиственницы и увидел, как они осыпаются на землю. С тихим треском сухого дерева в пальцах Стемборека сломалась и веточка саженца. У него не могло больше оставаться сомнений — единственная уцелевшая на его делянке лиственница тоже уже была мертва. Стемборек упал на колени, закрыл лицо руками и хотел пронзительно закричать, но только застонал. Случилось самое плохое: лес не принял его жертвы — лжесвидетельства против Хорста Соботы. Лес не хотел полюбить Стемборека, хотя он так глубоко признал законы леса, что даже стал плохим человеком: привел Кожушника, чтобы тот построил лесопилку в овраге возле дома Хорста Соботы, а потом выступил со лжесвидетельством против ближнего. Но появился этот странный человек с холодными глазами, человек-волк, как называли его лесные рабочие, и правда вышла наружу. А у Стемборека засохла последняя лиственница. Вчера лесник Вздренга рассказал Стембореку, что охотинспектор вдруг исчез из леса так же таинственно, как появился, оставив в конюшне Соботы свою буланую кобылу, седло и хлыст. Но в Стембореке, однако, не ожила надежда, что снова каким-нибудь нехорошим способом, лжесвидетельством или коварством ему удастся завладеть домом старого Хорста. В эту минуту он склонен был поверить, что охотинспектор в действительности не исчез, а только сменил обличье и ночами в шкуре волка бесшумно носится по тропам великого леса. Рассказывали, что Будрыс и Карась поздней ночью, когда дом Хорста был погружен в глубокий сон, хотели сквозь окно влезть в комнату, где не так давно жил Юзеф Марын, чтобы забрать оставленные, может быть, им какие-то страшные фотографии. Они перепрыгнули через забор, прокрались к окну, и тут из темноты вдруг выскочил дикий волк. В полном молчании, как это обычно делают дикие звери, он бросился на Будрыса, чтобы схватить его за горло. Будрыс остался цел, и в живых остался Карась, но одежда их была изорвана, а руки изранены. «Это был пес Иво», — сказал Вздренге лесничий Стемборек. Вздренга кивнул головой, что он, мол, согласен с такой оценкой события, но оба, однако, про себя подумали, что если даже и был это только пес, то ведь тот, кто его дрессировал, мог передать ему что-то от себя. То есть он таинственно исчез, но одновременно оставался и постоянно заботился о безопасности старого Хорста и его дома. И так стало ясно, что никто не освободится от дружбы с охотинспектором, если уже запутался в сетях этой дружбы. Поэтому никто не принимался снова браконьерствовать, несмотря на то, что не было уже охотинспектора, потому что где-то там существовали какие-то доказательства преступления и кто-то стал их опекуном.