Великий Линкольн. «Вылечить раны нации»

Что до освобожденных рабов, то их предполагалось депортировать обратно в Африку, если понадобится, даже принудительно. Такой точки зрения держался, например, Монтгомери Блэйр, министр почты[3] в кабинете Линкольна. Наконец, были республиканцы-радикалы. Они стояли за « полную реорганизацию Юга…». Тадеуш Стивенс, как-никак, не уличный агитатор, а глава мощнейшего комитета конгресса, ведавшего кокретными деталями организации бюджета[4], предлагал обращаться с южными штатами как с « завоеванной территорией, законы которой определяются острием штыка…».

Чарльз Самнер из Новой Англии предлагал провозгласить Юг « территорией под юрисдикцией конгресса…» – это предполагало лишение полномочий всех местных органов власти, отмену существующих актов, дающих право на владение землей, и перераспределение земельной и прочей собственности в пользу всех обездоленных граждан, например, всех бедных белых граждан Юга, всех бывших рабов и, наконец, в пользу «…героических солдат федеральной армии, сражавшейся за свободу…».

Можно себе представить, какие просторы для грабежа и произвола это предложение открывало само по себе, а к тому же тут имелся и еще один мотив. Правда, вслух он не выговаривался, но где-то на заднем плане нависал огромной тенью. Дело в том, что организацией новых, только что приобретенных национальных территорий занималась законодательная, а не исполнительная ветвь власти. То есть, иными словами, – конгресс, а не президент.

А в конгрессе – вне зависимости от личного отношения отдельных конгрессменов к данному конкретному президенту, Аврааму Линкольну, – имелась идея, что война слишком усиливает президентство и что слишком многие решения принимаются исполнительной властью без оглядки на власть законодательную. Понятно, что военные губернаторы на территориях, отнятых к этому времени у КША, испытывали совершенно обратные чувства – у них было впечатление, что конгресс мешает проведению в жизнь тех административных мер, которые они считали наилучшими.

И вот Линкольну предстояло найти некий средний путь среди всех этих пестрых, резких и взаимоисключающих взглядов – и сделать это так, чтобы в «лагере победителей» не возникло новой смуты, на этот раз между собой.

Задача, что и говорить, была нелегкой.

III

Однако он с ней справился. Пpокламацию Линкольна от 8 декабря 1863 года его секретари называли «… Божьим Чудом, ибо воистину львы улеглись бок о бок с ягнятами…».

Консерваторам было обещано, что никаких покушений на права восставших штатов не будет. Права штатов понимались в смысле определения их границ, их внутренних разделений на графства, их конституций и базовых законов, а также права их граждан на владение собственностью. А уж заодно – и при этом без единого слова, сказанного сгоряча, – отводились притязания конгресса на управление Югом как национальной территорией.

«Прокламация об освобождении» оставалась в силе – рабы изымались из собственности их бывших владельцев и становились свободными. Но в послании конгрессу делалась на этот счет некая оговорка – прокламация остается в силе до тех пор, пока ее не отменит конгресс или пока Верховный суд не признает ее незаконной.

Это было важной уступкой тем, кто был недоволен введением чрезвычайного положения в некоторых штатах. Там местная власть зависела от военных губернаторов, назначаемых президентом. И Линкольн как бы давал понять, что конечное решение все-таки будет вынесено не президентским распоряжением, а суждением Верховного суда.

Но многое получили и радикалы.

В предлагаемой Линкольном программе южанам было поставлено жесткое условие – они были обязаны принять условие освобождения рабов. Да, в будущем у них сохранялось право оспорить это решение в суде, но все понимали, что « чашку, разбитую вдребезги, обратно уже не склеишь…». Южане были обязаны принести присягу верности Союзу в обмен на полную амнистию. Из амнистии, однако, исключались лица, занимавшие высокие посты в конгрессе, администрации или армии КША.

Этим снимался вопрос о том, что делать с видными политиками Юга. Скажем, президенту КША Джефферсону Дэвису не предоставлялась возможность принести клятву лояльности Союзу – чего он, конечно, никогда бы не сделал. Ho его бывшим врагам не xoтeлось бы заседать в сенате вместе с ним. Это было бы трудно даже наиболее миролюбивым из них, вроде государственного секретаря Сьюарда.