Великий Магистр

В отличие от взбодрившейся Любови Александровны, я испытывала лёгкую усталость, но на душе было светло. У меня получилось, я помогла ей. Пока было не совсем ясно, потребуется ли ей моя помощь в дальнейшем, но и то, что удалось сделать, весьма радовало. Впрочем, предстояло самое трудное, и оно начиналось прямо сейчас.

Вова выставил на стол литровую бутылку водки, выложил палку колбасы, длинный батон, салаты в пластиковых контейнерах. Любовь Александровна отозвалась о его выборе неодобрительно:

— Зачем взял эти магазинные салаты! Ими же отравиться можно!

Вова с улыбкой взглянул на нас:

— Заметьте, про водку она ничего плохого не сказала!

Мы с Никитой молча смотрели, как они накрывают стол. Признаюсь честно: мне захотелось просто сбежать, да и Никита чувствовал себя не лучше. Он сидел мрачный, глядя куда-то в угол, и Вова удивлённо заметил:

— Ребята, а что за похоронные лица? У вас свадьба, маме стало лучше… Радоваться ж надо!

Я подумала: может быть, эти люди, так легко принявшие сегодняшнее чудо, так же легко примут и эту новость? Любовь Александровна, по крайней мере, не упадёт с инфарктом. Теперь не должна. И всё же при мысли о том, что они сейчас испытают, мои потеплевшие руки снова стали холодными.

Вова разлил водку по рюмкам.

— Ну… Первый тост — за счастливое событие, которое, надеюсь, скоро последует! За жениха и невесту!

— Ой, я, наверно, только символически подержу, — сказала Любовь Александровна, поднимая рюмку. — Вроде лучше стало, но всё-таки пока побаиваюсь.

Вова выпил и вцепился зубами в бутерброд, а Никита сказал:

— Вован, прости, но мы тоже… символически.

— Как это? — нахмурился тот. — Ну, маме и Лёле ещё простительно, но ты-то с чего вдруг?..

Никита невесело усмехнулся одним уголком губ:

— Мы бы с удовольствием, но… Не пьём мы.

Вова слегка опешил.

— То есть, как это? Совсем, что ли?

— Совсем. — Никита посмотрел на меня. Да уж, настал момент истины…

Я кивнула для моральной поддержки. Он продолжил, медленно подбирая слова:

— Мам, Вов… Вы только не нервничайте и не бойтесь, ладно? Я… заразился во время одной из операций. Меня подстрелили, и в рану попала кровь хищника. В общем… Я не человек больше.

Повисла страшная тишина. То есть, это для них, людей, была тишина, а мы слышали биение их сердец и шум крови в сосудах. Слегка побледневший Вова проговорил:

— Ты… шутишь, что ли? Брат, не смешно.

— Не шучу, — сказал Никита. — Мы решили, что будет лучше, если я сам скажу вам об этом, а не кто-то чужой. Мама… Когда ты приезжала ко мне, всё это: роскошная палата, внимание, оплата твоего проезда — было показухой. Люди держали меня на крючке, угрожая, что уничтожат меня и сообщат всю правду тебе… заведомо зная, что ты этого не вынесешь. Я не мог этого допустить и вынужден был согласиться работать на них. Им нужен свой… — На язык просилось слово "человек", и Никита запнулся. — Шпион в лагере противника.

Тикали кухонные часы, у соседей работали телевизоры, журчала по трубам вода. Кто-то наверху принимал ванну. Работал холодильник. Орали коты в соседнем дворе.

— Мам, я только из-за тебя… согласился. А потом встретил Лёлю. Она тоже… хищница, но не обычная. Она обладает целительским даром, и мы решили, что вылечим тебя и расскажем всю правду сами. И тогда этим гадам… — Никита с усмешкой сверкнул глазами и сложил пальцы в фигу.

Рука Любови Александровны была прижата к груди… по привычке. Там ничего не болело, просто сильно билось сердце. И тем не менее, Никита встревожился:

— Мама…

Он вскочил со своего места и присел перед ней на корточки, взял её руку и прижал к губам.

— Мамуль… Кем бы я ни был, человеком или хищником, я тебя люблю. И на всё ради тебя готов. Вот и всё.

Я решила, что мне пора тоже сказать пару слов.