Великий Магистр

Я сидела, не в силах шелохнуться, не сводя глаз с ожившей и принявшей кошачий облик тьмы. Она подкралась ко мне на широких лапах и стала тереться огромной мордой о мои колени, ластиться, как обычная кошка, распушив чёрный хвост. Мне было просто страшно дотронуться до этой великанши, но она явно просила, чтобы её погладили, и я провела ладонью по её шерсти — густой и пушистой, но прохладной, как туман. Она ткнулась мордой мне в ладонь, потом потянулась к моему лицу и лизнула прямо в губы. Сквозь гортанное урчание мне явственно послышались слова:

"Отдай жука Юле".

Я хотела спросить: "Какого жука?" — но перед глазами всё начала заволакивать радужная пелена.

Когда она рассеялась, я не сразу поняла, где я вообще нахожусь, в каком измерении. Всё настолько сдвинулось, что сориентироваться было в первые секунды невозможно, и я ощущала лишь неестественность своего положения. Что за сумрачная поверхность передо мной? Кажется, потолок зала… Значит, я лежала на полу. Да, действительно, потому что по той поверхности, что была подо мной, ко мне бежали чьи-то ноги.

— Пушинка! — воскликнул знакомый голос, и сильные руки подняли меня.

Всё резко вернулось на свои места — вернее, это я вернулась в нормальное положение относительно пола и потолка… Голова закружилась, и я уткнулась в плечо Алекса.

— Родная, что с тобой? — спросил он встревоженно.

— Ничего, всё уже нормально, — пробормотала я, хотя не была вполне в этом уверена.

Пламя свечей изредка вздрагивало, лицо мамы белело в сумраке. Невыносимо… Как же это невыносимо больно.

Рука Алекса гладила меня по волосам.

— Пушинка, пойдём, приляг. Ты устала.

И в его сердце пульсировала боль, я чувствовала её, хоть он и не позволял ей излиться слезами. Весь замок был пропитан болью. Как же теперь быть? Что делать? Куда идти? Мама была стволом, а мы — ветвями, и теперь ствол был перерублен. А ветки не могут без ствола…

Только в комнате я почувствовала, что в моей правой руке что-то зажато. Я разжала кулак. На ладони лежал золотой жук.

Эйне спала в своей кроватке, даже не подозревая, что случилось. Где уж ей, крохе, понять…

Но откуда взялся жук? Неужели кошка с седым ухом? И чей он? Мамин? Да, видимо… В момент смерти он должен был выйти из её груди. И почему у меня такое чувство, будто я знаю эту кошку?

Одни вопросы.

Я уткнулась головой в подушку. Устала я просто невероятно, но нервы были слишком напряжены, чтобы заснуть. Нет, ни о каком отдыхе речи быть не могло, какой уж тут сон. Жук грел мою ладонь, его тёплая пульсация меня завораживала, и казалось, будто мама сейчас рядом со мной, утешает меня. Слёзы покатились на подушку.

Эйне дрыхла сном праведника, сбросив одеяльце, а я, в отличие от неё, просто лежала и мучилась. Алекса не было рядом, он где-то застрял с остальными парнями. Встать, что ли? Я оторвала щёку от влажной холодной наволочки, натянула шерстяные носки и свитер, сунула ноги в тапочки и накинула пальто — без него здесь было просто невозможно ходить. Хоть после родов моя физическая выносливость и повысилась, но для меня, человека, в замке было холодновато.

Электричество ещё не восстановили, и замок был погружён в средневековый полумрак и скорбную тишину. Алекса я нашла в зале для совещаний — в мужской компании. Кроме него за столом сидели Оскар, Каспар, Конрад и Никита. Жарко трещал огонь в камине, на столе горели свечи, озаряя бледные, замкнутые и суровые лица. Мамино кресло во главе стола пустовало.

— Это невосполнимая потеря для нас, — глухо проговорил Оскар. — Если честно, друзья, я в растерянности. Вроде бы мы победили в этой битве, но война ещё далеко не выиграна. А без Авроры… Не знаю, не знаю.

Он вздохнул и опустил голову, сцепив перед собой на столе пальцы в замок. Алекс сказал:

— Она вела нас. Без неё мы как стадо без пастуха.

— Ну, допустим, мы как-то сможем удержаться на плаву и снова нащупать под ногами почву, но… — Оскар приложил руку к груди. — Но прежними мы уже не будем никогда.

Каспар угрюмо сверкнул глазами из-под бровей. Его голос в тишине зала раздался гулко и металлически-холодно:

— Мы должны отомстить за неё. Эти людишки просто недостойны хорошего к ним отношения. Нанести Авроре удар в момент, когда она лечила этого дурошлёпа… Не знаю, каким зверем или идиотом надо быть, чтобы такое сотворить.

Конрад, обычно отмалчивавшийся на совещаниях, заметил:

— Много гнева в тебе, брат. Аврора не такому нас учила. — Его мягкий и светлый голос разительно отличался от грубовато-мужественного и холодного голоса Каспара.

Каспар метнул в него острый взгляд.

— А в тебе совсем нет гнева? Тебя нисколько не трогает, что Аврора погибла, и что убили её люди, убили подло и бессмысленно? Такое нельзя прощать!

— И что ты предлагаешь предпринять? — спросил Конрад.