Великий Макиавелли. Темный гений власти. «Цель оправдывает средства»?

«К подношению же меня побуждает жестокая необходимость, ибо я разоряюсь и пройдет совсем немного времени, как погрязну в жалкой нищете, не говоря о моем желании, чтобы эти синьоры Медичи вспомнили о моем существовании и поручили хоть камень в гору катить; потому что, если они и тут не обратят на меня внимания, мне придется пенять только на себя; а по прочтении этой вещи будет видно, что я не проспал и не проиграл в бирюльки те пятнадцать лет, которые были посвящены изучению государственного искусства, и всякий захочет использовать богатый опыт человека, готового им поделиться».

Как мы уже знаем, из этого ничего не вышло – Медичи его книгу не прочли. Но, во-первых, книгу в рукописной копии все-таки кое-кто прочел, а во-вторых, Макиавелли написал не только «Государя».

IV

По-видимому, где-то в начале и в середине 1514 года Макиавелли стали приглашать в сады Орти Оричеллари – их владелец, Козимо Ручеллаи, определенно проникся к нему симпатиями. Во всяком случае, новая работа Никколо Макиавелли под названием «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия» посвящена двум лицам – Козимо Ручеллаи и Дзаноби Буондельмонте.

«Декада» в данном случае – первые 10 книг знаменитой истории Рима Тита Ливия. Книга Макиавелли написана в лучших традициях Флоренции и ее школы «филологического гуманизма» – берется античный текст дохристианских языческих времен и исследуется примерно на тот же лад, на который толковались теологические сочинения отцов церкви вроде Фомы Аквинского. Такого рода вещи во Флоренции практиковались со времен Данте и Петрарки, то есть с XIII—XIV веков.

Движение гуманистов распространилось к началу XVI века уже далеко за пределы Италии. Конечно, гуманисты были люди разного уровня. Далеко не все углублялись в греческие тексты, как Эразм, – большинству хватало одной латыни, да и на ней они ограничивались чтением чего-нибудь полегче и поинтересней – допустим, эротических текстов Овидия [2].

И никто – ни потребитель непристойных шуток Овидия, ни премудрый Эразм – не видел противоречия в совмещении речей Цицерона с каждодневной жизнью, регулируемой церковью, Евангелием и верой в Христа.

Макиавелли не был бы самим собой, если бы не вывернул нечто вроде бы общеизвестное наизнанку.

Он задает своим читателям вопрос – почему его современники, почитая формы античного искусства и античной философии за образец, не пытаются понять ту систему политических установлений, которые эти формы породили?

Почему ни государи, ни республики вроде Флоренции не берут древних за образец, когда дело касается решений, связанных с войной или политикой?

Если пропорции античных скульптур исследуются самым тщательным образом для того, чтобы разгадать секрет их красоты и гармонии, если ритм, в котором написана «Энеида» Вергилия, изучается до мельчайших деталей – почему не посмотреть на причины, которые сделали из деревушки под названием Рим мощную империю, повелевавшую миром от Темзы до Евфрата?

Понятное дело – прямо-таки напрашивается еще один вопрос: если в прошлом Риму удалось построить великое государственное образование, Римскую империю, и сделать это несмотря на все неожиданные повороты Фортуны с ее вечно крутящимся Колесом – почему это не удается сделать сейчас?

Если, говорит Макиавелли, «христианство научило нас Истине и дало указания к правильной жизни», то почему же достижения у нас по сравнению с древними римлянами так мизерны? Может быть, благодать подорвала нашу силу и ослабила наш дух? Ведь и без разъяснений понятно, что проповедь, содержащаяся в Евангелиях, учит хорошему и доброму, и точно так же понятно, что буквальное «следование путем Христа» делает людей слабыми и неспособными устраивать свои дела. Если бы стремление к славе, власти и богатству не гнало нас вперед, самые лучшие из нас отошли бы от мирской суеты и углубились в усовершенствование своей бессмеpтной души, оставив ложь и лицемерие бренному миру?

Ho, yже подойдя опасно близко к ереси, Макиавелли делает шаг назад – он не отрицает благости христианства.

Вместо этого он предлагает своим читателям парадоксальнo поставленный вопрос: почему «хорошее» так противоречит «полезному»?

V