Великий Мао. «Гений и злодейство»

Вся их сила – в налетах, атомной бомбе… Американцы – купцы. Немцы в 20 дней завоевали Францию: США уже два года не могут справиться с маленькой Кореей. Какая же это сила? Атомной бомбой войну не выиграть…

Не отсюда ли и у Мао отношение к ядерной угрозе, как к «бумажному тигру»? (Так ставит вопрос Д.А. Волкогонов. – Ю.Г.)

Собеседники выяснили, что у Ли Сын Мана всего 116 тысяч военнопленных, в том числе 20 тысяч китайцев. (14 тысяч китайцев не вернулись в КНР, а отправились на остров Тайвань. – Ю.Г.) Переговаривающиеся стороны не очень озаботились этим, и Сталин лишь спросил: сколько американцев в плену?

Чжоу заглянул в бумажку и прояснил ситуацию: примерно 3–4 тысячи. Вместе с ооновцами.

Война продолжалась, а лидеры уже смотрели в будущее. Военное будущее. Когда Чжоу сказал: Китай после войны намерен иметь 102 дивизии, а всю армию в 3 млн 200 тысяч человек, то Сталин поморщился:

– Но это минимум. Вы хотите иметь 150 авиаполков. Это мало. Надо 200 авиаполков.[409]

Таким был Сталин «в деле», отмечает Д.А. Волкогонов и продолжает.

На первом плане – глобальные интересы системы, державы, «лагеря». На десятом – какие-то там «жертвы», лишения, потери. Даже ради того, что «война портит кровь американцам», ее можно продолжать… Сталин словно забыл, как всего несколько лет назад писал в телеграмме президенту Ф. Рузвельту (7 апреля 1945 г.), выражая свои глубокие союзнические чувства: «Я никогда не сомневался в Вашей честности и надежности, так же как и в честности и в надежности г-на Черчилля»[410]. Похожие теплые слова выражал и президенту Трумэну, как, впрочем, и он Сталину…

Кстати, о Трумэне, продолжает Д.А. Волкогонов. (Думается, что это важно, так как Сталин и Мао Цзэдун во время корейской войны имели своим основным противником именно Г. Трумэна.) Сталин помнит не только его послевоенные любезности, но и жесткость.

После разгрома Японии 16 августа 1945 г. Сталин направил президенту Трумэну телеграмму, в которой предложил «включить в район сдачи японских вооруженных сил советским войскам северную половину острова Хоккайдо… Это последнее предложение имеет особое значение для русского общественного мнения. Русское общественное мнение было бы серьезно обижено, если бы русские войска не имели района оккупации в какой-либо части собственно японской территории. Я бы очень хотел, чтобы изложенные выше мои скромные пожелания не встретили возражений».

Через два дня Сталин получил ответ от Трумэна с жестким отказом без каких-либо объяснений. Одновременно американский президент сообщал, что «правительство США желает располагать правами на авиационные базы для наземных и морских самолетов на одном из Курильских островов, предпочтительно в центральной группе»…

Сталин умел постоять за державу. Ответ его был не просто жестким, но и морализаторским. «…Должен сказать, что я и мои коллеги не ожидали от Вас такого ответа». Далее Сталин, касаясь Курил, прочитал «мораль»: «Требования такого рода обычно предъявляются либо побежденному государству, либо такому союзному государству, которое само не в состоянии защитить ту или иную часть своей территории. Я не думаю, чтобы Советский Союз можно было причислить к разряду таких государств… Ни я, ни мои коллеги не понимаем, ввиду каких обстоятельств могло возникнуть подобное требование к Советскому Союзу».[411]

Атомные закулисные «аргументы» не помогли Трумэну. Свое достоинство Сталин сохранил. А советский десант на Хоккайдо (частью уже посаженный на корабли) пришлось отменить… Но вернемся к войне в Корее, продолжает Д.А. Волкогонов.

Сколь эфемерны слова, обещания, декларации, если интересы глубоко различны. Для Сталина, чуть не ставшего в молодости священником, никогда не существовало ничего святого. Даже Ленин, коммунистическая доктрина были для него лишь средством, безотказным средством укрепления великодержавности советского гегемонизма и личного всевластия. Война в Корее лишь дополнительно высветила Сталина с некоторых новых сторон: его умения использовать зависимых от него союзников, умения идти на риск большой войны, не сжигая одновременно за собой всех «мостов», «умения» политический цинизм превращать в государственные принципы. Достигнув апогея власти, Сталин в корейской войне тем не менее обозначил свое грядущее историческое поражение.

Сталину осталось жить совсем немного. Он никогда не узнает, что одобренная им война в Корее завершится 27 июня в Паньмыньчжоне соглашением о прекращении огня. Бесплодная, страшная затея решить проблему силой оружия стоила многих, многих сотен тысяч жизней, многих миллиардов рублей и долларов, тысяч разрушенных деревень и городов, промышленных предприятий.

Муки совести никогда не грызли кремлевского диктатора… Он давно поверил в свое право вершить судьбы миллионов людей. Корейская война была лишь последним страшным военным эпизодом в его политической биографии. Так завершает свой анализ деятельности Сталина в этот период Д.А. Волкогонов.[412]