Великий Могол

Всего четыре дня тому назад группа потрепанных в дороге купцов, настолько перепуганных, что бросили караваны мулов, навьюченных товаром, влетели в Лахор, вопя, что Шер-шах грозится вырезать весь город. Спустя несколько часов прибыл гонец от самого Шер-шаха. Письмо, которое он принес, было лаконично. Враг действительно грозился уничтожить город и вырезать население, но только если Хумаюн откажется его покинуть.

Решение оставить Лахор, как и вынужденная сдача Агры, было страшным унижением. Но Шер-шах стоял во главе огромной армии; сведения об этом, полученные Хумаюном, были достоверны. Его войско превышало силы падишаха в двадцать раз, возможно, даже больше. Несмотря на рвы и укрепления, которые приказал воздвигнуть Хумаюн, без крепостных стен, защищающих Лахор, оборона города была бессмысленна, даже если войска, которые он ждал из Кабула, доберутся до него вовремя.

Поразмыслив всего несколько часов, Хумаюн приказал своим военачальникам подготовить эвакуацию Лахора. Когда новость разошлась, горожане отказались верить, что с уходом Хумаюна Шер-шах сдержит слово и пощадит их. Началась паника. Стоя на одной из каменных башен, падишах наблюдал, как люди покидали свои дома, унося на себе узлы с самыми ценными вещами и таща за руки плачущих детишек. Некоторые несли стариков на своих спинах. Вскоре узкие улочки стали непроходимы от ручных повозок, телег и запряженных в них неповоротливых животных. От страха простые горожане потеряли контроль над собой и превратились в бешеную агрессивную толпу, стремящуюся лишь убежать и спастить. Торговые лавки были брошены, а слабые и увечные затоптаны под ногами убегающих людей. Это было похоже на конец света.

Паника и хаос усилились, когда загрохотали мощные взрывы, донесшиеся с большого парадного плаца возле дворца, где Хумаюн приказал уничтожить самые большие бронзовые пушки, которые невозможно было быстро вывезти с обозом. Упряжки волов вытащили орудия на открытое место; обнаженные по пояс, потные пушкари спешно набили их стволы порохом и, забив дула хлопковыми пыжами, запалили пушки, которые взлетели на воздух, разнося в стороны искореженные раскаленные куски металла.

Вернув свои мысли в настоящее, Хумаюн посмотрел влево на мощную фигуру Хиндала, скачущего на огромном золотистом жеребце во главе своей небольшой свиты. Едва узнав о послании Шер-шаха, брат отыскал Хумаюна и поклялся именем отца, что ничего не знал о предательстве Камрана и Аскари. С детства Хиндал не умел скрывать свои чувства. Увидев взволнованное лицо младшего брата и его возмущение тем, что сделали Камран и Аскари, Хумаюн поверил ему. Позднее, спокойно поразмыслив, он понял, что интуиция его не подвела. Иначе зачем Хиндал остался в Лахоре и рисковал получить наказание? Кроме того, Камран и Аскари были родными братьями; Хиндал же, как и Хумаюн, был им только единокровным братом. Следовательно, узы крови и чести, связывавшие их, были слабее. Словно почувствовав, что Хумаюн на него смотрит, Хиндал повернул голову и улыбнулся ему. Хорошо, что он предпочел остаться с ним, подумал падишах. Возможно, перед лицом угрозы династии хотя бы двое из сыновей Бабура смогут создать крепкий союз, который придаст им сил.

За несколько тревожных часов перед стремительным уходом армии из Лахора Хумаюн обнял Байсангара и попрощался с ним – возможно, в последний раз. Тяжело было расставаться с дедом и еще тяжелее – уговорить старика отправиться на север с отрядом воинов для защиты Кабула. Снова и снова Хумаюну пришлось доказывать, что Камран и Аскари могут воспользоваться его отсутствием, чтобы попытаться захватить царство, что он больше не доверяет тамошнему правителю, который так неохотно выслал ему подкрепление, и что Байсангар – единственный из немногих, кому он мог доверять беспредельно и кто мог удержать город для него.

Все это было так, но Хумаюн хотел, чтобы его дед ушел на север, еще по одной причине, хотя Байсангару он в этом признаться не мог. Несмотря на то, что воинский дух в нем был по-прежнему силен, а ум – ясен, он все же был стар, на восемь лет старше Касима, и силы уже покидали его. Дед будет в большей безопасности и гораздо полезнее в Кабуле, чем в походе с Хумаюном, теряя свои ничтожные силы, подвергаясь опасности на пути к Синду длиною в шестьсот миль, вдоль рек Инд и Рави. Султан Синда, Мирза Хусейн, был из рода Хумаюна. Его мать приходилась Бабуру двоюродной сестрой, поэтому он был обязан принять Хумаюна. Но настолько ли важна для Мирзы Хусейна честь рода, как для его братьев, с которыми кровные узы у Хумаюна гораздо сильнее?

В итоге Байсангар сдался, покорившись логике доводов внука. Однако с Ханзадой и Гульбадан было сложнее, и в схватке с ними сдаться пришлось Хумаюну. Тетя и сестра отказались сопровождать Байсангара.

– Я заслужила право решать собственную судьбу, – тихо возразила Ханзада. – В годы заточения в гареме Шейбани-хана я поклялась себе, что если выживу, то никогда больше не позволю судьбе управлять собой, даже если единственным выбором будет смерть. Я решила следовать за тобой, племянник.