Великий Наполеон

Однако мольбы королевы Луизы, взывавшей к якобы свойственному ему великодушию, и впрямь остались втуне. Вот император Александр занимал его очень сильно. Он был любезен, мягок, исключительно вежлив – и совсем не так сговорчив, как хотелось бы Наполеону. Он называл Александра «византийцем» – (C’est un v'eritable grec du Bas-Empire) – что на французском отнюдь не комплимент. Со времени Крестовых походов в «латинской» Европе установилась традиция считать византийцев людьми слабыми, но лукавыми, от которых следует все время ожидать неприятностей. И тем не менее Александр Наполеона явно чаровал. Не очаровал, а вот именно – чаровал. По-видимому, богатое воображение уже открывало Наполеону огромные возможности, которые могли бы образоваться из дружбы с восточным кесарем. Он сказал однажды, что «…человек, который точно знает, куда он идет, никогда не уйдет далеко...» – а бывший кадет Бриеннской Военной Школы Наполеоне ди Буонапарте ушел уже очень далеко…

По-видимому, мысли о походе в Индию, которые были у него в период намечавшейся дружбы с Россией при Павле Первом, возникли снова – и Александру было предложено взять себе долю в европейских владениях Турции, на Балканах, и забрать себе Финляндию у Швеции, и ему был даже навязан Белостокский округ из бывших прусских владений в Польше, которого Александр брать не хотел.

И все это в обмен на поддержку «континентальной блокады». В общем, нерушимый союз двух могущественных империй, поделивших Европу между собой. Картина складывалась чрезвычайно благостная и гармоничная.

Проблема была только в том, что некоторые очень осведомленные и чрезвычайно неглупые люди совершенно не верили ни в ее благостность, ни в ее гармонию.

X

Одним из этих людей был Шарль Морис де Талейран-Перигор, министр иностранных дел Наполеона. 10 августа 1807 года, сразу после Тильзита, он подал в отставку. Собственно, – «…подал в отставку...» – это слишком просто. Он хорошо знал Наполеона и понимал, каковы будут последствия явно выраженного желания отойти от дел – Наполеон усмотрел бы в этом неодобрение своей деятельности. А относился он к такого рода «протесту» очень болезненно, и тогда его министр иностранных дел попал бы в немилость. Так что с обычной своей ловкостью князь Талейран устроил дело так, что Наполеон остался в полной уверенности, что не Талейран захотел отойти от дел, а Наполеон его хоть и сожалением, но уволил. Мы, собственно, можем услышать об этом от самого Наполеона:

«Это талантливый человек, но с ним ничего нельзя сделать иначе, как платя ему деньги. Король баварский и король вюртембергский приносили мне столько жалоб на его алчность, что я отнял у него портфель».

В своих мемуарах Талейран настаивает на том, что ушел он сам, и ушел именно потому, что сердце его было сокрушено той жестокостью, с которой Наполеон обходился с побежденными:

«Я не хотел быть палачом Европы».

Насчет того, что ушел сам – скорее всего, совершенно верно, насчет того, что «…сердце его было сокрушено…», – ну, это даже и не фигура речи. В конце концов, у него была определенная биография. И он с сокрушенным сердцем сначала стал епископом, потом использовал свои полномочия епископа для того, чтобы облекать саном священников, присягнувших Республике, потом с сокрушенным сердцем оставил церковь для вполне светской деятельности, потом был министром иностранных дел Директории, потом – надо полагать, с сокрушенным сердцем – стал министром в правительстве Первого Консула Наполеона Бонапарта, а потом и в правительстве императора Наполеона Первого. И наживал он в этой должности фантастические деньги. При заключении Люневильского мира, закончившего войну с Австрией, он получил от Наполеона 300 тысяч франков наградных. А от австрийского императора Франца Первого – еще 400 тысяч – так сказать, за содействие. А зная наперед и сроки заключения мира, и условия, на которых он будет заключен, сумел купить и продать ценные бумаги таким образом, что нажил на этом еще 15 миллионов. Деньги же он ценил. Князь Талейран жил роскошно, любил широко играть и устраивать у себя приемы на сотен пять приглашенных, любил женщин, которые стоили ему иногда довольно дорого, так что на покрытие текущих расходов ему были нужны значительные суммы, но он любил деньги и сами по себе, ему нравилось ощущение богатства, и уходить с поста, дававшего ему колоссальные возможности «заработка», казалось бы, ему не следовало бы.

И тем не менее он ушел.