Великий натуралист Чарлз Дарвин

В открытое море

На южном побережье Англии расположена узкая, глубоко вдающаяся в сушу Плимутская бухта. На берегу ее — военные порты: Плимут и рядом с ним Девонпорт.

Плимут окружен укреплениями с зубчатыми стенами. Напротив города, на другой стороне бухты, поднимается возвышенность, занятая роскошным парком.

В хорошую, ясную погоду виден Эддистонский маяк, построенный недалеко от Плимута, на уединенной скале при выходе из гавани в открытое море. На расстоянии многих миль слышен звук колокола на маяке, помогающий судам найти дорогу в бухту.

С высоких холмов, поднимающихся над заливом, открывается широкая панорама на многочисленные бухты и проливы. Всюду видны суда: одни — на якоре, другие — выходящие в открытое море. Белеют паруса рыбачьих лодок. Всё полно жизни и очень живописно.

Тем не менее команда небольшого деревянного парусного судна, водоизмещением в 235 тонн, под названием «Бигль», покидала Плимутскую бухту 27 декабря 1831 года без особого сожаления.

Уже много дней, как был закончен серьезный ремонт «Бигля». Это была почти перестройка судна: заменены все попорченные во время предшествующих плаваний части, приведены в полный порядок паруса и всё оснащение.

Всё было готово к отплытию корабля, и он уже дважды пытался это сделать, Но сильный юго-западный ветер и волны выше 30 метров обрушивались на судно у самого выхода из бухты в открытое море. Оба раза «Бигль» возвращался в гавань. Ждали хорошей погоды.

Только под датой 27 декабря 1831 года в ведомостях Плимутской гавани появилась запись о том, что десятипушечный бриг «Бигль» отбыл в кругосветное плавание.

Многие английские моряки, прочитав такую запись, могли бы озабоченно покачать головой. Под названием «десятипушечный бриг» известны были суда довольно устаревшей конструкции. Моряки называли их «гробами» за легкость, с которой эти суда переворачивались во время шторма и шли ко дну.

На борту «Бигля» находился молодой, высокого роста человек с открытым добродушным лицом. Каждый англичанин с первого взгляда увидел бы в нём настоящего джентльмена. Об этом можно было судить по его костюму, независимой, но в то же время скромной манере держаться и удивительной простоте и искренности во взгляде и тоне.

Это был Чарлз Дарвин.

Он только что окончил Кембриджский университет и теперь отправлялся в качестве натуралиста в кругосветное путешествие.

Дарвину шел двадцать третий год. Крепкий, сильный юноша, великолепно владевший ружьем, выносливый в ходьбе, жизнерадостный, общительный, Дарвин быстро привлекал к себе симпатии окружающих.

Но сейчас выражение озабоченности, серьезности не покидало его лица. Расстаться с родиной, горячо любимой семьей и друзьями, покинуть всё, что дорого сердцу на этой, уже едва заметной серой полоске земли, — не так легко.

А берег уходил всё дальше и дальше и, наконец, совсем исчез из виду… Только доносившийся с Эддистонского маяка звук колокола напоминал, что Англия еще близка. Энергичные сборы в дорогу, подготовка научного снаряжения, беседы с людьми, бывавшими в тех местах, куда шел «Бигль», знакомство с «Биглем» и его экипажем, прощанье с отцом, сестрами и старой няней, потом томительное двухмесячное бездействие в Плимуте в ожидании хорошей погоды для выхода корабля в открытое море — всё осталось позади.

Главное — нет больше беспокойства, которое Дарвин испытывал накануне отплытия.

Все эти несколько месяцев, что прошли в подготовке к путешествию, юноша был в тяжелом душевном состоянии. То он энергично принимался за сборы, то, бездействуя, томился скукой и одиночеством. Постоянно мучили сердцебиения. Может быть, у него развивается какая-то болезнь сердца? Обратиться к доктору Чарлз не хочет: вдруг тот запретит путешествие…

Из-за дождя и ветра часто нельзя было бродить в окрестностях. И вот приходилось долгими днями сидеть в гостинице, в унынии поглядывая на небо. А нависшие тяжелые облака, казалось, не оставляли ни малейшей надежды, что оно когда-нибудь станет голубым и ясным… Под завывание ветра и шум дождя настроение молодого человека падало вместе с барометром, на который он часто бросал безнадежный взгляд…

Но погода становилась лучше, и Дарвин, мечтая, не раз видел себя на лоне тропической природы; он слышал лепет ручья в таинственной стране; взору его представлялись безбрежный океан, пустынные острова. Он почти осязал невиданных и никем не описанных зверей и птиц в своих будущих коллекциях. Иногда же страх и отчаяние охватывали юношу: сумеет ли он читать книгу природы? Как выбрать среди бесчисленных страниц ее то, что действительно интересно? Если были бы знания! Часто Дарвину казалось, что он ничего не знает, не умеет и не может сделать.

Напрасно он перечитывал письмо профессора Генсло: «Я заявил, что считаю Вас из всех, кого я знаю, наиболее подходящим для этой цели. Я утверждаю это не потому, что я вижу в Вас законченного натуралиста, а по той причине, что Вы, весьма специализировались в коллекционировании, наблюдении и способности отмечать всё то, что заслуживает быть отмеченным в естественной истории…»