Как и в доме отца в Шрусбери, здесь, в Дауне, местом сбора всех членов семьи и гостей служила гостиная с камином. У камина — широкое удобное кресло, для Чарлза Дарвина. Напротив кресла рабочий столик миссис Дарвин. У окна — ее же небольшой письменный столик. Всё просто, чисто, уютно и удобно.
Дверь из гостиной открывалась прямо в сад без всякой ступеньки, даже порога.
Летом гостиную как бы продолжала веранда под навесом на столбах. Здесь ставили легкую садовую мебель, любимое кресло Дарвина — плетеное, с высокой спинкой, и жардиньерки с цветами.
В этом доме Дарвин написал свои великие произведения, произведшие настоящую революцию в естествознании и в мировоззрении людей.
Поселившись в Дауне, Дарвин намеревался раз в две или три недели бывать в Лондоне, чтобы поддерживать связи с учеными. И он в течение нескольких лет действительно так и поступал. Но поездки очень утомляли его, а позднее стали невозможными из-за частого недомогания.
Тихо и размеренно текла жизнь в Дауне. Обитатели его были очень гостеприимны, радушно встречали гостей, в то же время не беспокоя их излишней заботливостью. Многие лондонские знакомые навещали Дарвинов, оставаясь у них по нескольку дней. Дарвин очень дружил с семьей Лайелей и Гукером.
Приезжали и другие друзья и знакомые. Чаще всего это были ученые.
Как и раньше на «Бигле», Дарвин очень нравился всем посещающим его дом своей простой и приятной манерой держаться в обществе.
Все знакомые Дарвина отмечали в своих воспоминаниях большое удовольствие, не раз испытанное ими во время бесед с ним.
Он обладал искусством, которого часто не хватает людям: умел слушать собеседника, никогда не подавляя своими знаниями собеседника, каким бы мало знающим тот ни был. Никогда не впадал в тон проповедника или непогрешимого судьи, изрекающего истины.
Живая, то серьезная, то шутливая, всегда богатая по содержанию беседа Дарвина очаровывала людей и оставляла неизгладимое впечатление на всю жизнь.
«Нельзя себе представить более гостеприимного и приветливого во всех отношениях дома. Устраивались продолжительные прогулки, возились с детьми, слушали музыку, которая еще и теперь звучит в моих ушах… Я помню задушевный смех Дарвина, — в глубокой старости вспоминает Гукер, — его приветливость, его сердечное отношение к друзьям…»
Дарвин и его жена выезжали из Дауна очень редко. Слабое здоровье Дарвина мешало им покидать спокойный и уютный дом. И к тому же тревожно было оставлять детей.
Изредка они выезжали в Шрусбери и Мэр к родным, в Лондон и в водолечебницы.
В деревне Дарвин был своего рода общественным деятелем.
Он помог организации «Клуба друзей» в Дауне и в течение тридцати лет был его казначеем; много хлопотал из-за этого клуба и каждый год делал отчет о финансовом положении его.
Дарвин принимал живое участие в жизни даунской школы, охотно помогал своим односельчанам в случае нужды у кого-либо из них.
Дарвин всегда любил регулярный образ жизни и старался не нарушать раз заведенного порядка. Поселившись в Дауне, он выдерживал составленное им для себя расписание с большой точностью.
День Дарвина начинался коротенькой ранней прогулкой. В восемь часов завтракал и приступал к работе. Эти утренние часы Дарвин особенно ценил. В половине десятого он обычно читал письма, которых получал всегда очень много. Затем снова работал часа полтора.
Около половины первого, несмотря даже на дурную погоду, Дарвин опять шел на прогулку.
«Ходил он эластичной походкой, громко ударяя по земле палкой, подбитой железом; мы все помним, — рассказывал сын Дарвина Френсис, — ритмический звук этой палки на песчаной дорожке в Дауне. Когда он возвращался со своей полуденной прогулки, часто неся на руке непромокаемый плащ или накидку, — продолжает Френсис, — потому что на дворе было тепло, заметно было, что эластичная походка стоит ему некоторого усилия. Дома он нередко ходил медленно и с трудом; особенно днем, когда он уходил наверх, слышно было по тяжелым шагам, как ему трудно подыматься по лестнице. Когда он был заинтересован своей работой, он двигался быстро и легко…»
Дарвин заходил в оранжерею, подолгу останавливался над растениями, с которыми велись опыты. Из оранжереи он шел по дорожкам сада. Ничто не ускользало от его взгляда. Там посмотрит гнездо птички, здесь остановится, внимательно следя за гусеницей, проворно грызущей дубовый лист.
Ручные белки прыгали ему на плечо, и он шел, разговаривая с ними, словно они могли понять его речь.
Маленькая собачонка, пинчер Полли, непременно сопровождала Дарвина на прогулке.
Полли была очень привязана к своему хозяину. Когда он возвращался домой после временных отлучек, «…она, бывало, из себя выходила от восторга, металась, прыгала, лаяла, задыхалась, — рассказывает Френсис, — а отец нагибался к ней, прижимал ее мордочку к своему лицу и позволял ей лизать себя, причем он разговаривал с ней необыкновенно ласковым, нежным голосом».