Великий обмен и другие мелочи

Но, как известно, канон давно преодолен, видали мы и нарратора – убийцей, и жертву – ожившей, и высадившихся на Землю обитателей иных мест – родственными амебам, для которых сама идея персональной смерти неочевидна. Преодолением канона никого уже не удивишь. Листая страницы, читателю мало всплескивать руками над разгадкой четвертого шурупа. Нет, каждая следующая страница должна катастрофически выворачивать наизнанку преподанное страницей предыдущей представление о разгадке сюжета, а лучше того – и о картине мира.

Траектория последовательного выворачивания – вот правильный сюжет для небольшого рассказа, а не запредельно жуткая тайна третьей пуговицы жилета.

На странице девять становится понятным, что смерть Mme. Амангельдин была выгодна из соображений наследственных, династических и геополитических абсолютно всем царствующим домам Европы и их отдельным представителям, случайно оказавшимся в роковой час вблизи Пурпурной Беседки.

На странице десять выясняется, что Mme. Амангельдин предательски заколота давно и небезответно влюбленным в нее chauffeur’ом. Кричит козодой, воет паровоз, все потрясенно молчат.

На странице одиннадцать выясняется, что chauffer вонзал длинный шуруп в остывающее уже тело, а на самом деле Mme. Амангельдин уходил лопатой садовник.

На странице двенадцать оказывается, что Mme. Амангельдин хитроумно и изощренно подстроила собственную погибель.

На странице тринадцать выясняется, что Mme. Амангельдин жива.

На странице четырнадцать закрывается наконец открытая в самом начале кавычка, и мы узнаем, что происходящее суть сон, промелькнувший жарким полднем в сознании Mme. Амангельдин, задремавшей в забытой садовой беседке.

На странице пятнадцать появляется механик, отвинчивает изящную головку Mme. Амангельдин и аккуратно смазывает лучшим машинным маслом все ее составляющие.

第16專門用於其他各種冒險，但難以辨認完全寫入

Страница семнадцать содержит несколько строк чернилами, из которых с несомненностью явствует, что Mme. Амангельдин является родной бабкой читателя.

Страница восемнадцать пуста.

Страница девятнадцать из книги вырвана.

При попытке открыть страницу номер двадцать один сгорает твердотельный транзистор, перестает крутиться тибетская молитвенная мельничка, сон обрушивается на стражей башни, и мир прекращается.

Последний абзац

Самый последний существенный рубеж, не взятый современной литературой (с учетом постмодернизма и всего прочего) – это реальная актуализация персонажа. Как у Гордера в «Мире Софии». Когда автор описывает-описывает персонажа, а с середины произведения персонаж начинает осознавать, что его, кажется, описывают; а хочется-то существовать, обрести свободу воли, эмансипироваться от писателя и произведения, да что там – выйти на улицу, глянуть на село…

Мир, понятно, матрешка, и все страдания персонажа по поводу невозможности эмансипации от текста и автора суть тоже текст от автора. Наиболее прозорливые авторы пытаются, конечно, взять упомянутый рубеж. Появляются, скажем, интерактивные книги, где судьбу мучающегося героя призваны решать читатели, не автор – но это тоже свобода воли, прямо сказать, сомнительная. Другой вариант – это канонический «рассказ в рассказе». Тот же Гордер рассказывает в своей книге, как мучается и хочет наружу герой другой, внутренней книги, и в конце концов его наружу и выпускает – но все равно, не в наш мир, а в мир своей внешней книги, не более того. Трогательно, но не правда. В общем, актуализаций во внешнюю книгу можно придумать много. Вот с актуализацией во внешний мир – существенно тяжелее.

Между тем следует отметить, что развитие цивилизации все же несет в себе и некоторую долю конструктива. Представим себе, например, тысячестраничный роман воспитания об обретении опыта и самосознания Интернет-ботом. Ну, не совсем ботом, конечно, а натурально, сетевым искусственным интеллектом. Для которого тысячестраничный роман представляет собой сборник кейсов для воспитания соответствующих нейросетей, или чего у него там. Причем жизненный путь такого воспитанного на литературе интеллекта тоже должен быть специфическим: он некоторым образом обретает себя, а после этого должен пройти некоторый Путь и присоединится к Целому, и это уже будет разум типа «рой». Ну, или разум типа «улей».

Понятно, что писать такую книгу нужно умеючи, с чувством и толком, правильно дозируя чувства и иронию, показывая развитие персонажа как функцию от количества прочитанных глав – тут главное – серьезность и сочувствие персонажу. У Тэда Уильямса есть что-то похожее, например, про самого счастливого мертвого мальчика.