Иван Александрович и Алексей в гульбище не участвовали. Там распоряжался креол Василий. Правитель колонии и его помощник обошли весь форт, осмотрели берег, чтобы завтра приступить к закладке небольшой верфи, подсчитали запасы. В первый раз и Кускову выдался за это время свободный день. Как всегда, он тщательно заметил все мелочи, разглядел недоделки, ощупал и проверил почти каждую сваю, но Алексей видел, что мысли его заняты другим. Однако помощник знал, что Кусков никогда не скажет ни о том, что его радует, ни о том, что беспокоит, и не пытался спрашивать. Иван Александрович не умел перекладывать заботы на плечи других. Он нес их сам.
И все же радостного настроения Алексея ничто не могло нарушить. Поселок выстроен, люди живы и здоровы, мечты начинали претворяться в жизнь. На всех картах и во всех корабельных журналах на месте неизвестного мыса будет красоваться имя «Колония Росс»...
Он шел следом за Кусковым, слушая чириканье черных птичек, уже свивших под крышами гнезда, негромкий гул океана, отголоски песни, доносившейся из-за пригорка, видел горы и красноватые скалы, сверкающие водопады, густые пахучие леса благословенный край... Словно все это он сам дал родине.
Вечером Кусков вскрыл полученный из Ново-Архангельска пакет. Они сидели с Алексеем в еще не совсем достроенном доме правителя, в одной из трех комнат, занятых Кусковым. Четвертую, через полутемные сени, он отдал своему молодому помощнику.
Так же как в зальце Баранова на Ситхе, в комнате у Ивана Александровича стоял большой шкаф для бумаг и книг, хотя книг было мало, а на полках в строгом порядке лежали куски горных пород, пучки трав, перья птиц, лук и индейский топорик томагавк, плетеные сосуды из тонких кореньев, колосья дикой ржи, виноградная лоза, засушенные цитрусовые цветы, морские раковины все, чем изобиловали новые места.
Напротив шкафа в оконном простенке висели старинная карта Татарии и изображение реки Чжа-Кианг с застывшими на ней неуклюжими сампанами, вывезенное Иваном Александровичем из Кантона. В углу перед иконой богородицы новгородского письма стоял узкий диван, рядом с ним обитый жестью огромный ларь, а за ним, на толстом чурбане, подарок Баранова другу статуя крылатого Меркурия работы Ротчева. Белоснежный мрамор резко подчеркивал простоту бревенчатых стен.
Промышленные принимали скульптуры за ангела и, входя, крестились на нее. А Иван Александрович часто простаивал перед ней по многу минут, любуясь прекрасной статуей. Всю жизнь он жадно стремился как можно больше узнать, дойти до всего своим умом. Не один раз караульные видели свет в его окне до утра и огромную тень согнувшегося над столом Кускова. Он терпеливо переписывал заинтересовавшие его места из привезенных книг, чтобы выучить их и обдумать.
Сейчас он с волнением срезал печати. Тут были распоряжения, которых он ждал уже давно и которые ему обещал выслать Баранов, как только получит от него весточку. Весточку Кусков послал три месяца назад через бостонского корабельщика, укрывшегося от шторма в заливе Румянцева.
Развернув просмоленную холстину, Иван Александрович осторожно вынул из нее бумаги, положил на стол. Холстину и надрезанные печати отодвинул в сторону, снял со свечей нагар. Затем медленно надел железные очки, прикрыв ими умные, внимательные глаза.
Обхватив ладонями лицо, Алексей приготовился слушать Правитель колонии развернул первую, лежавшую сверху, желтоватую бумагу, придвинул ближе свечу. Минуты две он вглядывался в написанное, затем начал читать.
«Иван Александрович! Письмо твое с протчими бумагами через корабельщика Смита получил и весьма рад доброму началу, а також и тем, что все в здравии и благополучии. У нас тут все не без хлопот, особенно с ближними промыслами и кораблестроением, а Санкт- Петербург требует, бостонцы тоже колошей бунтуют, но мы уж тут как бог пошлет, а все беспокойства больше об вас и ваших стараниях для блага Отечества. Лекарь Круль тоже прислал весточку, обласкан и принят королем Томеа-Меа, и сие меня порадовало и утешило...»
Дальше Баранов писал подробные инструкции о составлении карты и описания бухты и берега, указывал, сколько посеять в первое лето ржи и пшеницы, узнать у индейцев, «какие водятся животные и минералы», а кроме того, «замечать небезнужно в перешейке от Малой Бодеги, в долинах и лугах, не водятся ли те полезные инсекты, приносящие мед и воск, служащие к благоденствию водворяющихся общежительством человеков, то есть пчелы. Глина також нужна будет на многие при обзаведении потребы, то и оную отыскивать разъезжающим людям приказывать. Отличных колеров каменья и руды, песок и земли доставлять к себе. на настоящие и будущие опыты...»