Великий океан

Увлекшись, Лука забыл, что, поротый каждонедельно на барском дворе, еще мальчишкой удрал из далекого Митькина и никогда не знал — суглинок ли панская земля или чернозем. Да и за сорок лет скитаний по тайге и ледовым морям вряд ли когда думал о земле.

В этой ложбине Алексей сделал первый привал. Пахучие невиданные деревья, нежная листва дубов, зеленые цепкие нити, как водоросли, опутавшие стволы и корни, плеск водяного каскада, низвергающегося со страшной высоты, — все поражало новизной и прелестью. Но отдыхали не больше получаса. Алексей хотел сегодня пройти по реке как можно дальше, да и в углублении на берету Василий нашел следы недавнего костра.

— Дикие! И не наши! — сказал он, отозвав незаметно Алексея в сторону. — Вишь скрытые места? Береговые не станут хоронить следы. А только не тревожь задарма людей, хватит и нас, страховитых.

Беззаботно посвистывая, креол отошел к лодке и остался ее сторожить. Алексей оценил совет, ничем не выдал неожиданного открытия, но тоже принял меры предосторожности. Огонь приказал не разводить и с едой не задерживаться. Пока гребцы жевали сухую рыбу и хлеб, сидел с ружьем на камне, не сводя глаз с лесных зарослей. Последним вошел в байдару и повел ее дальше, стараясь держаться середины реки. Но сам страха не чувствовал. Было только неприятное ощущение, что каждую минуту откуда-нибудь из-за камня может взвиться гибкая оперенная стрела. Значит, здесь тоже есть враги?

Остаток дня и вечер продолжали работать веслами, ночевали в байдаре, укрыв ее под каменной глыбой, нависшей над водой. Утром, как только сошел туман, снова тронулись в путь.

Местность почти не изменилась. Те же рваные скалы, крутизна и высокое голубое небо. Лишь река стала немного шире и спокойней, да чаще встречались лесные заросли, спускавшиеся к самой воде. Ни зверя, ни птиц. За все время встретили одного орла, медленно проплывшего далеко в вышине. Зато запахи деревьев и трав становились острее и крепче, ощутительнее жара.

— Ить, куда забрались! — бормотал Лука и, ворочаясь, беспокойно допытывался у Василия о тростнике «для делания рому». — Тут тебе он и расти должен, Василий. Сказано — где жара!

— Тут, — серьезно подтверждал креол. — И бочонки рядом. На деревьях, будто груши.

Лука моргал, затем плевал и сердился.

— От, идол!

Алексей не слушал разговора промышленных. Хотя вчерашние опасения рассеялись — кругом было спокойно и тихо, — но нетерпеливое беспокойство не оставляло его, и он даже не любовался, как вначале, угрюмой красотой горного каньона. Скалы тянулись за скалами, красные утесы вздымались в невероятную высь, по обрывам взбегали леса. Ни одной долины или широкого увала не пересекали ущелья, селиться могли тут только горные козы да орлы. И все же он не терял надежды.

Смочив шляпу и расстегнув ворот кафтана, Алексей помогал гнать байдару веслом, чаще сменял гребцов. Лицо его осунулось, не защищенные от солнца, покраснели и саднили кисти рук, болела спина. Но он упрямо вглядывался в извилины бесконечного каньона и продолжал вести лодку.

К концу второго дня неожиданно изменилась погода. В горах поднялся ветер, над ущельем взвихрилась песчаная пыль, невидимая снизу туча закрыла солнце. На реке сразу потемнело, вода подернулась рябью.

— Гроза будет! — сказал Василий, становясь на колени и вглядываясь в небо. — Почитай, к ночи, а то и раньше. Поискать бы место укрыться. В сих краях ветер до урагану доходит.

Алексей слышал об этом и от Кускова. Во время бури оставаться на реке нельзя. В узком ущелье, как в трубе, разобьет и людей, и лодку. Надо искать пристанище на берегу. Но берег, куда ни глянь, тянулся все такой же обрывистый и недоступный.

Не говоря ни слова, Алексей скинул кафтан, шляпу и, простоволосый, в надувшейся пузырем рубашке, изо всех сил налег на весло. Алеутов тоже не пришлось понукать. Василий сунул в руки Луке запасной багор. Легкая байдара пошла вдвое быстрее, ей помогал и ветер, шквалами налетавший сверху.

— Пропадем, Василий, — вздыхал Лука, стараясь не отстать от креола и поспешно работая багром. — Пустила баба — не ревела, не упрашивала… Погибель моя!

Бороденка промышленного и жидкие волосы были мокры, облупленный нос побурел, усы поднялись торчком. От непривычной гонки он задыхался, но работал ловко и умело, страшась, что Василий огреет его по башке. Лучший зверобой компании, на других работах он был ледащ и ленив и боялся только троих людей: Василия, своей жены — огромной, молчаливой Серафимы — и главного правителя колоний Баранова.