Великий океан

Из ключа поднимался пар. Здесь находился, как и много лет назад, горячий источник. За ним лежало озеро. Сюда не достигали звуки строившегося форта, было покойно и глухо, журчал ручей. Высоко вверху шелестели ветви.

Баранов присел на камень, горстью зачерпнул воды из горячего ключа, напился, на минуту опустил тяжелые веки. Однотонный шум леса, плеск ручья, благотворная тишина…

Внезапно правитель вздрогнул, открыл глаза. Прямо против него, за кустом кедровника, стоял индеец. Он был до пояса голый, грубо размалеван желтой краской. Яркая маска, вырезанная из сердцевины тополя, укрывала лицо, жесткие волосы были связаны на макушке ремнем. Индеец был из враждебного племени колошей и вышел на боевую тропу. Это Баранов узнал по татуировке.

Прежде чем Баранов успел что-либо предпринять, над плечом у него пропела стрела и, звякнув железным наконечником, подскочив, упала на камни. В тот же миг индеец снова натянул тетиву лука.

Правитель не испугался. Под рубашкой он всегда носил кольчугу и решил теперь использовать свое преимущество перед нападающим. Пусть индейцы убедятся в его неуязвимости. Это будет для них лишним уроком.

Напрягая мускулы, чуть согнувшись, он поднялся с камня и, не дожидаясь, пока воин пустит вторую стрелу, снял с перевязи руку, распахнул полы кафтана.

— Стреляй, — сказал он спокойно. — Твои стрелы меня не убьют.

Он напряженно ждал. Кольчугу на таком близком расстоянии еще не приходилось испытывать ни разу.

Вдруг индеец что-то крикнул, отпустил тетиву. Удар был настолько силен, что Баранов качнулся, но сразу же облегченно вздохнул, выпрямился и с усмешкой глядел на тлинкита. Стрела ударила по металлу и, обессиленная, упала в траву.

Потрясенный воин сорвал маску. Страх исказил его резкие, суровые черты, но в следующее мгновение он быстро нагнулся и поднял лежавшее у его ног ружье.

Теперь Баранов перестал смеяться. Броня защищала от стрел, но пули ее пробивали. Однако он не отступил. Щеки его побелели. Сгорбившись, придерживая больную руку, глядел он большими светлыми глазами в упор на противника. Словно хотел победить взглядом. Много раз он видел смерть в лицо, но никогда не была она так близко.

Но индеец не выстрелил. Ломая кусты, раздирая заросли, на поляну выбрался Гедеон. Он шел прямо на индейца, не выбирая дороги, прямой, огромный, черный. В высоко поднятой руке монах держал сорванный с груди крест. На кольцах серебряной цепи застряли клочья мха, щетинистая ветка хвои. Искры безумия блуждали в темных, расширенных зрачках.

— Бог православный… Бог вездесущий… Бог единый…

В ужасе воин пригнулся к земле и с криком исчез. Монах продолжал двигаться. Затем, не видя больше индейца, остановился, бессмысленно глянул по сторонам и вдруг, далеко швырнув крест, упал на камни.

Баранов поднял крест, положил рядом с Гедеоном. От пережитой опасности еще дрожали руки, но он о ней забыл. Монаха в таком состоянии видел уже второй раз: после взятия крепости возле трупов индейских детей, и вот теперь.

Пятнадцать лет назад Гедеон, в то время богатый горный заводчик Геннадий Шипулин, в припадке безумия задушил жену. Поправившись, бросил все: заводы на Урале, поместья, родню и ушел в монастырь. Исступленным постом, истязаниями и молитвами он пытался вытравить неутихающую боль. Припадки повторялись и в монастыре. Часто забирался он в покинутую церковь и по нескольку суток лежал на холодных каменных плитах. Иной раз с трудом отыскивали его в лесу или у озера. Слух о нем шел по всей округе, посмотреть на его странности приезжали купцы даже из Иркутска. Отчаявшиеся монахи согласны были объявить собрата святым, лишь бы от него избавиться и вернуться к спокойной жизни. Наконец придумали: Синоду представили Гедеона подвижником, и безумный монах был направлен в далекие земли миссионером. Так он попал к Баранову.

В колониях припадки стали реже. За время перехода от Кадьяка на Ситху Гедеон сидел неподвижно на палубе, смотрел на величавый простор, синее небо в просветах парусов. В дни штормов молился, ничего не ел. Ночью, чтобы не мешать Павлу читать, уходил на бак и, прислонившись к мачте спиной, задумчиво глядел на звезды. Он вел себя спокойно и тихо, и только здесь, на берегу, вспышки безумия снова сделались частыми.

Баранов подождал, пока монах очнулся, помог ему встать. Молча вышли они из леса. Над бухтой плыл туман, в молочной мути тонули острова, стих ветер. Из крепости по-прежнему доносился разноголосый гам, на берегу пылали костры.

Гедеон остановился и долго смотрел на пролив. Затем неожиданно обернулся, поднял голову.

— Пусти, — сказал он правителю. — Пойду в горы. И диким дано познать слово Христа.