Великий океан

Помощник правителя иной раз до полуночи сидел у своего окна, глядел на серебрившиеся при луне вспаханные поля и мысленно представлял себе, как они протянутся до самых гор. На этом месте, где сейчас хутор, можно будет построить большую деревню, с церковью, как в Ново-Архангельске, с голосистым на звоннице колоколом… Алексей прикидывал, сколько понадобится на это годов, сколько за эти годы прибавится людей в колонии. А когда очень уставал и ни о чем не хотел думать, шел в избу Савельева, куда на огонек лучины собирались промышленные посидеть и послушать байки Фроси.

Молодая женщина управлялась с десятком коров, целый день жала серпом траву, собирала и сушила незнакомые цветы, чтобы отдать их потом Кускову для отсылки в Ново-Архангельск. Варила еду, носила Савельеву в глиняном горшочке обед на пашню.

А когда выбиралась свободная минута, шла на речку полоскать белье. Никто никогда не видел ни на ней, ни на Савельеве грязной рубахи или платьишка. Фрося, как птица, любила чистоту. Всплески холстины, промываемой в воде, звонкий стук валька по мокрым кладкам, на которых Фрося стирала, были до того обжитыми и своими, что, казалось, и речка поросла лопухами, и в камыше крякает утка, и плещется за ветлами на песочке голосистая босоногая детвора….

Вечером в избе у Фроси собиралось полно людей. Хорошо у нее было, по-домашнему. Пахло печеным хлебом, мятой, в кадке у дверей всегда стояла студеная вода. Над окнами и над божницей висели вышитые рушники, на чисто выскобленном столе под белой тряпочкой хранилась соль. Были и полати, только на них никто не спал. Часто Фрося от духоты стелила прямо на полу.

Бородатые, седые и смоляноголовые люди теснились на лавках, слушая, как Фрося отгадывала сны. Она сидела у печи в своем всегдашнем линялом сарафанишке и, ощипывая пальцами уголек лучины, певуче и медленно объясняла значение чьего-нибудь сна. В ее рассказе всегда было для слушателя что-то обязательно хорошее и радующее, а выдумывала она так легко и пленительно, что даже самые хмурые лица оживали в улыбке. После таких бесед люди расходились на цыпочках, словно боясь спугнуть доброго духа.

Однажды на ранчо заявился Лука. Промышленный пришел пешком, в новой сорочке и парадном кафтане, с подрезанной и расчесанной бороденкой. Он сразу же разыскал в степи Алексея и тут же, на солнцепеке, достал из-за пазухи завернутый в птичью шкурку новенький нательный образок.

— Гляди! — сказал он торжественно. — Баба моя прислала. Две сорочки ишо, брусники сушеной… Тут тебе, прямо, матросы сказывали, слезами вся от тоски изошла… Напиши ты ей, Лексей Петрович, бумагу, объясни все как есть и прочее. Пускай просится до меня сюда. Так, мол, и так, Серафима Пантелеевна.

От радости и умиления Лука здорово в дороге выпил, но на ногах держался крепко и только все порывался петь. От него же Алексей узнал, что Кусков собирается послать промышленного в Сан-Диего, доставить туда отлитый по заказу миссионеров церковный колокол и несколько сох. Весть о русском способе вспашки давно прошла по всей Калифорнии. Бот поведут они с Пачкой — верным соратником Луки по сиденью на Ферлонских камнях. Там теперь до осени делать нечего. Весточку от Серафимы привез шкипер Петрович. «Вихрь» вчера пришел из Ново-Архангельска. Собственно, ради этого Кусков и послал Луку за своим помощником.

Алексей написал письмо, попросил Фросю присмотреть за избушкой и отправился в Росс. По дороге Лука два раза просил его перечитать написанное Серафиме и всякий раз оставался очень доволен.

— Ну где ты, душа, могла народиться! — говорил он, с искренним восхищением поглядывая на молодого своего начальника.

В этот приход «Вихрь» не доставил новостей. Петрович рассказал только, что Александр Андреевич последний год ездил на горячие ключи верстах в шестидесяти от Ново-Архангельска лечить спину и ноги. И что собирается строить там заведение для больных промышленных. Да на Кадьяке школу для сирот.

— Обо всех думает, — сказал Петрович сердито. — А об нем — чертова бабка! Охотский корабельщик баял, что новый донос из Сибири послали.

Кусков помрачнел и ничего не ответил. Удел сильных и справедливых часто быть одинокими.

Луку и Пачку снарядили дня через два. На одномачтовое суденышко погрузили колокол, несколько топоров и лопат — тоже по просьбе монахов. Никаких товаров Кусков не посылал. Не хотел нарушать приказа нового губернатора, запрещавшего даже самую малую расторжку. Затем Петрович еще раз проверил уменье Пачки обращаться с парусами, и на рассвете старый алеут, Лука и четверо промышленных покинули гавань Росса.

Глава третья

От Луки уже третью неделю не было вестей. Алексей снова вернулся на ранчо. Начинала колоситься пшеница, нужно было до уборки поставить амбар для зерна, сделать арбы. Колеса для них пилили из цельного дуба, сваленного усилиями десяти человек.