Великий океан

Подвижный и низенький, с курчавыми короткими волосами, выпяченной нижней губой, порывался он вставить свои замечания, торопился, путаясь и подыскивая нужное слово. Он жил в России уже несколько лет, предлагал военному департаменту различные тайные прожекты, держал у Синего моста цирюльню, служил корабельным лекарем Российско-американской компании, но говорить как следует по-русски так и не научился.

— Много руки нужно, голова, сил, — Круль вздохнул и на минуту замолчал. Сюртучок его распахнулся, выглянул подвязанный веревкой ветхий жилет. Даже приличной одежды не было у доктора.

Баранов умолк, ходил по горнице. Задира-доктор ему нравился. Прожектер и мечтатель, он, как видно, мало думал о своем кармане. Нажива и корысть не были главною целью его стремлений. Портил все дело лишь дух бродяги. Такой долго на месте не усидит.

А Круль снова вскочил, вынул из заднего кармана сложенный вчетверо плотный синеватый лист.

Внутренние леса Тапа-Палы сгорели,
Пропасть долго была объята пламенем,
Земля Тауа-Егу оставалась пустынною.
Птица садилась на вершину утесов Огара-Гара…

— прочитал он высоким речитативом и, опустив на кончик носа очки, спросил: — Знает вы, что это такое? Это поэзий Гавайская островы. Я там быль. Пальмы, небесный лазурь, солнце… Один маленький остров ваш имень назван. Король Томеа-Меа настоящий другг…

Так же стремительно, словно боясь, что его перебьют, не дадут высказаться, подбежал он к карте, висевшей возле книжного шкафа, пошарил близоруко и, найдя нужное место, торжествующе ткнул пальцем.

— Гавай. Вот. Островы на главный путь с Россия. Океан… Большие богатства заслужит можно, корабли строит, люди возит… Вы правду говорил сейчас. Отечеству выгод находит нужно, славу искать…

Баранов подошел к камину, сел, протянул над затухавшими углями руки. Теперь по комнате шагал отставной лекарь, то сдвигая, то надвигая на лоб очки, что-то бормотал, затем снова вернулся к карте, вынул из жилетного кармана обрывок шнурка, стал измерять расстояние от Ситхи до островов.

Правитель размышлял. Высказанное Крулем так легко и скоропалительно давно было затаенной мечтой, продумывалось не одну ночь. О Гавайях он знал много, может быть, больше других; собранное крепко держал в памяти. Дела колоний, неотступная забота о пропитании, малолюдство каждый раз отодвигали его планы, требовали всех сил.

Умный Томеа-Меа тоже искал встречи. После битвы в Моко-Гуа, победы над Ко-Ике-Ули, властелином островов и своим двоюродным братом, новый король хотел дружбы с Барановым. Щедрый и добродушный, заглазно подарил ему остров, выстроит моран — коралловую хижину на берегу лагуны, окружил ее изображением богов. Пору дождей сам проводил в том дворце вместе с женой Кепуо-Лани, дочерью убитого деспота. В правителе русских колоний видел силу и доблесть возможного союзника. Страх перед Барановым и уважение к нему всех моряков, проходивших на своих кораблях мимо Гавайских островов, увеличивали заинтересованность короля. Но встретиться не удавалось.

Вчера еще был разговор с Павлом и Кусковым. Гавайские острова и Калифорния могли дать продовольствие для всех заселений компании от Ситхи до редута «Св. Михаила» за Полярный кругом. Зерно и картофель можно было посылать даже в Охотск.

— Управимся, поедешь, Иван Александрович, — задумчиво сказал он помощнику.

— Губленного губить нечего, — ответил Кусков. — Попробую.

Помощник правителя до сих пор не мог простить себе исчезновения О'Кейля. Он обшарил почти все бухты Китайского моря, заходил по пути в Макао, но корсар окончательно сгинул. Один только раз, в португальской таверне, наткнулся Иван Александрович на следы украденной пушнины. Танцовщица Ли-Сян плясала перед матросами, и вся одежда ее состояла из серебристой шкуры секача, обернутой вокруг бедер. Русский швырнул горсть пиастров на приготовленное ложе, схватил мех кота и ушел из бамбукового жилья. Однако шхуна пирата снова осталась неуловимой.

Павел был рассеян и против обыкновения плохо слушал. Потом, сославшись на необходимость закончить крепление вант на новом судне, торопливо ушел. Вчера, после неожиданной встречи с Наташей, почувствовал, как дорога ему молчаливая, суровая на вид, его синеглазая спасительница. Свидание вышло коротким, недоговоренным, но сердце подсказывало радость.

По возвращении Баранов главным своим помощником по-прежнему оставил Кускова, Лещинскому поручил лов трески и сельди и заготовку дров.

— Провиантским комиссионером будешь, — шутливо сказал он разочарованному авантюристу. — На тебя вся надежа.