Великий перелом

— Представляй это, как хочешь, — ответил Нье. — Все равно это личная месть. Мне жаль, Лю Хань, но я не чувствую, что могу обеспечить тебе поддержку в этом вопросе. Я и так уже потратил слишком много политического капитала ради Лю Мэй.

— Я все равно внесу предложение, — сказала ему Лю Хань. — Я уже обсуждала его с несколькими членами комитета. Думаю, что оно пройдет, поддержишь ты его или нет.

Он опешил. Они так хорошо работали вместе, в постели и вне нее, но всегда он был доминирующим партнером.

А почему нет? До нашествия маленьких чешуйчатых дьяволов, когда все пошло кувырком, он уже был начальником штаба армии, а она была всего лишь крестьянкой, а потом — примером угнетения чешуйчатых дьяволов. Все, чем она стала в революционной борьбе, произошло благодаря ему. Он устроил ее в центральный комитет, чтобы обеспечить себе дополнительную поддержку.

Как она может выступить против него?

По-видимому, она добилась необходимой поддержки для принятия ее предложения. Добилась тихо, за его спиной. До Хсиа Шу-Тао такие сведения тоже не дошли.

— Хороша! — сказал он с неподдельным восхищением. — Очень хороша.

— Да, это так, — сказала она утвердительно. Затем выражение ее лица несколько смягчилось. — Спасибо тебе за то, что устроил меня на место, где у меня есть возможность показать, какой я могу быть.

Она была очень хороша. Она даже старалась не обидеть его, убедиться, что он не сердится. И она это сделала как мужчина, словами, а не с помощью своего тела. Он не думал, что она больше не любит его: просто это был другой способ показать, на что она способна.

Он улыбнулся. Она смотрела с настороженным удивлением.

— Мы вдвоем пойдем далеко, если будем вместе, — сказал он.

Она подумала над этим, затем кивнула. Только позже он задумался: поведет ли он ее своей дорогой, или же она поведет его по своей?

* * *

Поезд со стоном остановился. Уссмак никогда еще не ездил на таком средстве передвижения. На Родине рельсовый транспорт перемещался быстро, ровно и почти бесшумно: благодаря магнитной левитации поезда на самом деле не соприкасались с рельсами, вдоль которых они двигались. Здесь было по-другому. Он чувствовал каждую крестовину, каждый стык, на котором подбрасывало медленно идущий поезд. У его танка был более мягкий и ровный ход, когда он двигался по пересеченной местности, чем у этого поезда на его полотне.

Он издал тихое, означающее досаду, шипение.

— Если бы я был посообразительнее, то никогда бы не вонзил свои зубы в это существо, Лидова. Увы, вот что имбирь делает с самцом!

Один из самцов, набитых вместе с ним в отделение вагона, самец-стрелок Ойяг сказал:

— По крайней мере, вы смогли укусить одного из вонючих Больших Уродов. Большинство из нас просто выжали и использовали.

Из уст остальных прозвучал согласный хор. Для них Уссмак был героем именно потому, что смог нанести удар по СССР даже после того, как местные Большие Уроды забрали его в свои когти. Это была честь, без которой он вполне мог обойтись. Тосевиты знали, за что он попал в этот поезд, и обращались с ним хуже, чем с другими. Как сказал Ойяг, у Советов просто кончились вопросы, которые можно задать большинству плененных самцов. Уссмак стал исключением.

Двое Больших Уродов с автоматическим оружием открыли дверь в отделение.

— Выходи! Выходи! — орали они на уродливом русском языке.

Это было слово, которое Уссмак выучил. Он знал немного русских слов, но некоторые его товарищи находились в плену уже давно. Они переводили приказания для тех, кто вроде него был новичком.

Он вышел. В коридоре было холодно. Тосевиты стояли вдоль внешней стенки, не допуская скопления самцов и возможного нападения на охрану. Но никто не оказался таким безрассудно храбрым, чтобы попробовать. Никто, имевший опыт проживания в СССР, не сомневался, что Большие Уроды с радостью пристрелят любого самца, который доставит им хоть малейшую неприятность.

Наружная дверь в дальнем конце вагона была открытой. Уссмак направился к ней. Он привык жить в тесноте с другими самцами — ведь он был членом танкового экипажа, — но даже немножко прогуляться было приятно.

— Может быть, они будут кормить нас получше, чем в этом поезде? — с надеждой проговорил он.

— Молчать! — закричал один из вооруженных охранников по-русски.

Уссмак знал это слово и замолк.

Если в коридоре было просто холодно, то снаружи холод стоял страшный. Уссмак принялся вертеть глазами, осматриваясь и раздумывая над тем, что это за местность. Она определенно отличалась от разрушенной Москвы, куда его доставили после того, как он сдал свою базу самцам СССР. В той поездке он тоже кое-что повидал, но тогда он был коллаборационистом, а не пленником.

Темно-зеленые тосевитские деревья во множестве росли вокруг открытого пространства, на котором остановился поезд. Он слегка приоткрыл рот, чтобы язык его почувствовал запах. Он был острым и пряным и почти напомнил ему об имбире. Ему захотелось имбиря — чтобы только отвлечься от неприятностей. Он больше не будет пытаться напасть на Больших Уродов. Он не будет и думать об этом.