Великий перелом

Лидов сжал вместе кончики пальцев, причем каждый палец прикасался к такому же пальцу другой руки. Этот странный жест напомнил Уссмаку, что он, несомненно, имеет дело с чуждым видом. Затем тосевит снова заговорил на своем языке. Газзим перевел:

— Он хочет знать, для чего вы здесь.

— Я даже не знаю, где нахожусь, не говоря уже о том — для чего, — ответил Уссмак с некоторой резкостью. — После того как мы сдали базу солдатам СССР, нас вначале посадили в ведомые животными перевозочные средства, а затем в совершенно жуткие железнодорожные вагоны, затем наконец в другие перевозочные средства, из которых было нельзя посмотреть наружу. Эти русские не выполняют соглашения, которым они должны следовать, как обещал Страха.

Выслушав перевод, Лидов откинул голову назад и издал своеобразный лающий шум.

— Это он смеется, — объяснил Газзим. — Он смеется, потому что самец Страха не имеет опыта общения с тосевитами СССР и не знает, о чем говорит.

Уссмак не придал значения этим словам.

Он сказал:

— Это поражает меня меньше, чем почетное место, которое было нам обещано, когда мы согласились на условия сдачи. Если бы я не знал ничего лучше, я мог бы сказать, что оно напоминает мне тюрьму.

Лидов снова расхохотался, причем еще до того, как слова Уссмака были переведены.

«Он немного знает наш язык», — подумал Уссмак и решил быть более осторожным в отношении того, что говорит.

Газзим сказал:

— Название этого места — Лефортово. Это в Москве, столице СССР.

Совершенно естественно, казалось, даже не раздумывая, Лидов протянул руку и ударил Газзима в морду. Лишенный раскраски самец съежился. Лидов громко заговорил; будь Большой Урод самцом Расы, он, несомненно, отделял бы каждое слово усиливающим покашливанием. Газзим отступил в позе послушания. Когда Лидов закончил, переводчик сказал:

— Я должен сказать вам, что мне не разрешено давать вам излишней информации. Этот допрос — для получения сведений от вас, а не для того, чтобы давать их вам.

— Тогда задавайте ваши вопросы, — покорно сказал Ус-смак.

И вопросы начались — они падали, как снег ненавистной Уссмаку сибирской метели. Вначале это были вопросы, которые он задал бы тосевитскому коллаборационисту, прошлого которого он не знал: вопросы о его военной специальности и об опыте пребывания на Тосев-3 после того, как он ожил после холодного сна.

Он смог рассказать полковнику Лидову о танках Расы. Самцы в танковых экипажах по необходимости должны были знать больше, чем требовала их специальность, чтобы они могли продолжать бой в случае потерь. Он рассказывал об управлении машиной, о ее подвеске, об оружии, о двигателе. После этого Лидов стал спрашивать о стратегии и тактике Расы и о других Больших Уродах, с которыми тот воевал. Это озадачило его: наверняка Лидов был лучше осведомлен о своем собственном роде, чем Уссмак. Газзим сказал:

— Он хочет, чтобы вы перечислили все виды тосевитов в порядке их способности воевать, по вашему мнению.

— В самом деле?

Уссмак хотел задать Газзиму пару вопросов, прежде чем отвечать, но не осмелился, и не потому, что следователь — Большой Урод — понимал язык Расы. Он задумался, насколько искренним ему следует быть. Хочет Лидов услышать похвалы тосевитским самцам или же ему нужна реальная информация? Уссмаку пришлось гадать и выбрал следующее:

— Скажите ему, что лучше всего воюют немцы, затем британцы, а затем советские самцы.

Газзим поежился. Уссмак решил, что сделал ошибку, и задумался, насколько она велика. Переводчик заговорил на квакающем русском языке, передавая его слова полковнику Лидову. Маленький рот тосевита сжался еще сильнее. Он произнес несколько слов.

— Скажите ему, почему, — сказал Газзим, ни намеком не выдавая реакцию Лидова.

«Твоему яйцу следовало бы протухнуть, вместо того чтобы дать тебе вылупиться, Газзим», — подумал Уссмак. Но, начав, он должен был идти до конца:

— Немцы все время получают новые виды вооружения, каждое новое лучше предыдущего, и они умеют тактически приспосабливаться. Тактически они лучше, чем наши обучающие машины на Родине, и почти постоянно удивляют.

Лидов снова заговорил по-русски.

— Он говорит, что СССР тоже, к своему сожалению, обнаружил это. СССР и Германия жили в мире, были друзьями, и вот трусливые изменники немцы предательски напали на эту миролюбивую не-империю.

Лидов сказал еще что-то. Газзим перевел.

— А британцы?

Уссмак сделал паузу, прежде чем ответить. Он подумал, что мог бы сказать немецкий самец о войне с СССР. Что-то другое, решил он. Он знал, что тосевитская политика была гораздо более сложной, чем то, к чему он привык, но этот Лидов вломился в его представления о мире, как стрелок на танке, принуждающий огнем цель сдаться. Это доказывало, что он не прочь услышать и что-то неприятное о соплеменниках из Больших Уродов.

Тем не менее вопрос о британцах дал Уссмаку время подготовиться к рассказу о СССР. Бывший водитель танка Расы (страстно желавший теперь быть только водителем) ответил: