Великий перевал

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I. ПРИБЛИЖЕНИЕ НОВОЙ ГРОЗЫ

В начале мая Анна Григорьевна получила от управляющего имением письмо такого содержания:

«Барыня Анна Григорьевна! Мужики у нас с ума посходили, говорят, что земля теперь ихняя, грозятся господ извести. Сладу с ними нету.

Вчера телятник сожгли. Приедете, сами удостоверитесь. Слуга ваш

Иван Прокофьев».

Управляющий был хитер, и возможно, что он просто хотел напугать Анну Григорьевну, так как без господ править имением ему было куда выгоднее. Но, с другой стороны, отовсюду приходили такие тревожные слухи, что нельзя было не поверить письму. Анна Григорьевна, посоветовавшись с Иваном Григорьевичем, в конце концов решила остаться на лето в Москве.

Это было памятное лето в истории России. Армия бежала с фронта. Поезда, шедшие с запада, были облеплены солдатами. Ничто не могло остановить этого бегства. Тщетно разъезжал по фронту Керенский в бывшем царском поезде и с утра до вечера до хрипоты произносил патриотические речи. Солдаты смеялись ему в лицо и спешили покинуть проклятые, залитые кровью окопы. Временное Правительство издавало приказ за приказом. Но приказам этим никто уже не подчинялся.

В начале июля в Петербурге на улицах затрещали пулеметы, и впервые прозвучал лозунг: «Вся власть Советам».

Правда, Временное Правительство сумело удержать на своей стороне некоторые части войск и большевики были разбиты, но это была только чисто внешняя победа. В воздухе пахло грозой, и наиболее осторожные из капиталистов начали переправлять свои деньги в Парижские и Лондонские банки.

С необыкновенной быстротой стали отмежевываться друг от друга два класса. «Война до победного конца», — кричали представители одного класса. «Долой войну, вся власть Советам», — отвечали представители другого. Ясно было, что в самом непродолжительном времени эти классы должны были столкнуться с оружием в руках.

* * *

В течение этого лета жизнь Васи сильно изменилась. Почти все время он был предоставлен самому себе.

Франц Маркович, пыхтя от жары, целый день писал в Париж длиннейшие письма, на которые, к своему отчаянию, не получал никакого ответа. По утрам он бегал в консульство, возвращался оттуда крайне взволнованный и еще больше пыхтел от жары.

Анна Григорьевна почти не выходила из своей комнаты.

— Я не хочу видеть зазнавшихся мужиков, — говорила она.

Иван Григорьевич, то и дело, ездил в Петроград.

— Что это ты тащишь? — спросил Вася Федора, встретив его однажды утром на черной лестнице. Федор нее на спине большой мешок.

— Так, хлам всякий набрался, — коротко ответил Федор, а потом вдруг прошипел, — ты смотри, молчи, будто меня и не видал.

Васю это очень заинтересовало, и вечером он решил пробраться на чердак и посмотреть, в чем дело.

Среди разной рухляди на чердаке Вася не нашел мешка, который видел в руках у Федора. Он прошел весь чердак и заглянул в астрономическую комнату. Здесь в углу лежало несколько мешков и стояли два ящика. Вася подошел поближе и осторожно пощупал мешки; они были битком набиты какими-то твердыми предметами. Вася запустил в мешок руку и вытащил большой револьвер. Затаив дыхание, он стал его рассматривать. Ему еще ни разу не приходилось держать в руках настоящий револьвер.

Вдруг на чердаке заскрипели половицы, и в дверях астрономической комнаты появился Федор.

— Ты что тут делаешь? — строго крикнул он, — повадился шляться, куда не просят.

— Чьи эти револьверы? — спросил Вася.

— Не твои, больше тебе и знать не надо.

— Ну, Федор, скажи, честное слово никому не разболтаю.

Федор сел на один из ящиков.

— Я знаю, ты держать язык на привязи умеешь, — сказал он. Видно было, что ему и самому не терпелось рассказать все Васе.

— Только ты смотри, ни гу-гу. Вот как я тебе скажу, ты все сразу и забудь, как будто я тебе ничего не говорил.

— Ну, ну!

Федор принял торжественный вид и сказал шопотом:

— Ты про большевиков слыхал?

— Как же не слыхать, ведь ты сам большевик, да и Степан тоже.

— Да, — важно ответил Федор, — я большевик, ну так вот, мы, большевики, постановили, что, значит Керенского надо вышибить, а власть всю передать Советам Рабочих Депутатов. Смекаешь? Керенский тоже так власть сдать не захочет, за него юнкерье, буржуазия, стало-быть нужно нам тоже не голыми руками с ним сражаться. Смотри-ка.

Он открыл один из ящиков, и Вася с удивлением увидал маленькую пушечку на зеленых колесах.

— Что это? — спросил он.

— Пулемет, — гордо отвечал Федор, — у нас по всей Москве много оружия припасено.

— Что же, разве в Москве будет сражение?

— А как же, обязательно. Да, мы своего добьемся. Только ты смотри, ежели проболтаешься...

— Ведь сказал, что не проболтаюсь.

— Ну, ладно, ладно.

* * *