Великий перевал

Вымыли меня, одели, накормили и давай расспрашивать. Ну, я давай им врать, что только в голову придет, помнил, как старик мой рассказывал. Отдали меня в школу учиться. Учиться мне нравилось! Так я три года как сыр в масле катался, покуда моя старуха не померла. Тут приехал из Питера ее сынок-наследник. Он и прежде, когда приезжал, на меня волком поглядывал. Боялся, не усыновила бы меня старуха. Завещания старуха не оставила, — внезапно померла от удара. Дал мне барин десять рублей, да не дал, а швырнул мне прямо в рожу, собирай, мол, свои вещи, да убирайся на все четыре стороны.

Ну, тут я уже был вроде тебя, не маленький. У купчихи в гостях бывал один бородач, ресторан у него свой был, вот он меня и взял в помощники швейцару. Многого я тут насмотрелся. Иной барин в ресторан приезжает этаким фертом, а из ресторана на четвереньках идет, да по-собачьи лает.

Вот один раз приехал к нам в ресторан сахарозаводчик Хлопьев. Смятение поднялось необыкновенное, не знают, куда его усадить. Сам хозяин ресторана прибежал. Вдруг подбегает ко мне лакей и говорит: «Хлопьев тебя зовет».

Я иду, вижу Хлопьев с приятелями сидит за столом, а на столе всякие закуски, семга, икра зернистая, все что ни на есть самого дорогого. Увидал меня Хлопьев, подзывает к себе и говорит:

«Вот что, малый, видишь на моих часах ровно десять часов, вот я их перед собой кладу, возьми вот эту записку и отнеси по адресу, и ответ чтоб был ровно к половине одиннадцатого! Сделаешь, десятку получишь».

Ну я, конечно, взял записку и во весь дух пустился. Десять рублей на дороге не валяются! Прибегаю, куда он мне сказал, выходит ко мне дама, вся в шелковом, прочла записку: «ну вот, говорит, ответ», и на обратной стороне записки написала всего только одно слово, «вот, говорит, передай ему».

Я схватил записку и бежать! Только бы во время поспеть. Прибегаю двадцать пять минут одиннадцатого. Хлопьев уже сильно подвыпил, прочел ответ, покраснел весь, да как кулаком по столу хватит. Я стою, жду. Один из приятелей и говорит: «а ведь ты мальчишке обещал десятку дать, смотри, ведь он во-время пришел». «Верно», тот говорит, а сам так и трясется от злости. Вынул он из бумажника десять рублей, ткнул в горчицу, да сразмаху мне их к лицу и прилепил. Я от обиды света не взвидел, схватил эту самую десятку, скомкал ее, да и швырнул прямо ему в рожу. Что тут было! Уж меня лакеи утащили, а то Хлопьев, говорят, меня убить хотел. Собрались все на кухне вокруг меня и давай меня ругать! С кем, мол, вздумал сражаться, — с первым богачом в губернии. А я кричу — «я на него в суд подам». Ну, тут кругом хохочут. «А знаешь ли ты», говорят мне, «что все наши судьи при нем и пикнуть не смеют. Да тебя, дурак, из губернии вон вышибут, если ты только в суд сунешься». Главный наш повар погладил меня по голове и говорит: «Помни, малый, что самая большая сила — это капитал, и покуда есть он на земле — покорись. Строптивостью своей только себе повредишь».

На другой же день меня из ресторана выгнали. И тут возненавидел я богатство и всю эту несправедливость. Смиряться-то не по мне. А тут как раз подвернулась компания. Стал я, братец мой, вором. Со злости стал. А потом в Одессу перебрались. Занялись контрабандой. — Видишь, какие дела!

— А все-таки я лучше буду работать, — сказал Вася.

— Да ты погоди, — возразил Феникс, — я поразнюхаю, может быть твои родные тебя ищут. К ним и вернешься.

Вася покачал головой. Он вдруг ясно представил себе недовольное строгое лицо тетушки. Она наверное наймет ему какого-нибудь нового Франца Марковича, ему опять не будут давать никакой свободы, будут считать маленьким мальчиком, будут заставлять его делать то, что ему кажется скучным и ненужным. Между тем у Сачкова он чувствовал себя взрослым и самостоятельным человеком. Ему было немного жалко дядю Ивана Григорьевича. «Но ведь он же сам советовал мне стать большевиком», — тут же подумал Вася. И он сказал Фениксу:

— Нет, я лучше проберусь в Москву.

— А о Москве ты и думать брось, — сказал Феникс, — ну как ты туда доедешь? Денег у тебя нет, а были бы, тебя бы на первом перегоне облапошили — знать ты ничего не знаешь. Ты немножко обожди, я разузнаю как и что, да может мы и вместе туда покатим. Мне тоже эта жизнь надоела, да и нравится мне в большевиках, что они против богатых идут.

— Ну, а пока где же мне жить? — спросил Вася, — контрабандистом я быть не хочу.

— Где тебе контрабандистом быть, — насмешливо протянул Феникс, — можешь пока что у старика пожить, будешь с ним за рыбой в море ездить, ему подсобник нужен.

Вася поступил так, как советовал ему Феникс.

Старый рыбак очень обрадовался, неожиданно получив помощника.

Феникс продолжал заниматься в Одессе какими-то таинственными делами. Он часто навещал Васю, и тот неизменно спрашивал его, нельзя ли пробраться в Москву.