Великий понедельник. Роман-искушение

Они добрались до Иерихонской дороги и, повернув направо, стали восходить к Виффагии и Вифании.

И так получилось, что Фома примкнул к Толмиду и Фаддею, а рядом с Филиппом и Иудой шел теперь Иоанн: Иуда шагал по левой стороне дороги, Филипп оказался в центре, а справа тихо и незаметно ступал Иоанн.

– Мы Богом не жертвуем. Бог сам проистек из Плеромы. К Плероме и возвратится. И мы – вместе с Ним, если дойдем до конца пути и будем избраны, – после непродолжительного раздумья ответил Филипп. – Посланник, Он и нас уже отправил в посольство. Помазанник, Он и нас помазал на царство. Сын Божий, Он и нам обещает сыновство Господне… Однажды, кажется на Кущах, Он сказал: «Я и Отец – одно». И кто этот Отец – Бог или человек, – не важно. Ведь, будучи званными и избранными, следуя путем Истины, мы рано или поздно сами превратимся в богов, «обожимся», как говорят греки.

– А как ты объяснишь слова Иисуса, которые Он уже несколько раз повторил? – спросил Иуда.

– Какие слова?

– О том, что скоро Он будет предан, Его будут судить, подвергнут мучениям и смерти, а в третий день Он воскреснет…

– Ну, это несложно, – тут же откликнулся Филипп. – Хотя некоторое время я сам ломал голову… Видишь ли, Иуда, Учитель, который вступил в общение с Мировой Душой и, наверное, беседовал с Господом Богом, не может уже говорить обычными словами, а мыслит духовными символами, изъясняется образами, произносит таинственные имена. Каждое Его слово – иносказание. И только так Его следует слушать и понимать… «Предан буду» – думаю, Он хочет сказать нам о своем повторном Восхождении, которое вот-вот предстоит Ему. «Судим буду» – полагаю, что Истина в Нем осудит сперва тело, затем душу, потом дух, который при вступлении в Царство Небесное, по Его же словам, непременно должен быть нищим. «Мучения», о которых Он говорит… Для всякого человека, наверное, грустно и тяжко расставаться с тем, к чему он привык, что, как ему казалось, составляло его естество, его личность. «Смерть» – Он, безусловно, умрет для обыденной жизни и для тварного мира. «В третий день воскресну» – тут вся моя теория провозглашена и даже три этапа Восхождения обозначены: в первый день – движение к Чертогу Брачному, второй день – к Царству Божию, третий день…

Филипп не докончил: глядя на Иуду, он сперва вздрогнул, вроде бы без всякой на то причины, потом в растерянности уставился прямо перед собой и лишь затем испуганно повернулся к шедшему справа от него Иоанну.

Оказалось, что Иоанн уже давно смотрел на Филиппа. Тем самым своим взглядом, который почти невозможно описать. Потому что обычные люди так не смотрят. Он очень тяжело смотрел, но в тяжести этой, если ей подчиниться, почти тут же открывались простор и свобода. Он смотрел, как ребенок, но этот ребенок как будто слышал, видел и знал то, что ни единой душе ведомо не было. Он в душу заглядывал, в самую ее сердцевину, властно и ласково, умело и невинно. И горько было от этого, больно и радостно, униженно и благодарно, долгожданно и почти торжественно.

Так он теперь смотрел на Филиппа. И видно было, что Филипп хочет что-то сказать, но молчит, хочет опустить глаза, но не смеет, хочет остановиться, но продолжает идти по дороге.

– Три года за Ним ходим, но каждый идет в свою сторону, – заговорил Иоанн совершенно обычным голосом, грустно и буднично. – Слушаем и не слышим. И чем больше Он нам рассказывает, тем меньше мы понимаем. И говорим, говорим, объясняя друг другу то, что не поняли, чтобы еще сильнее друг друга запутать. И каждый уверен в своей правоте.

– Что я не так сказал? – тихо спросил Филипп. И видно было, что очень не хотелось ему спрашивать, но взглядом своим Иоанн велел ему так спросить, и Филипп спросил.

И юноша-взрослый, старец-ребенок продолжил монотонно:

– Что не понимаем – понятно. Что не слышим – не страшно. Пугает уверенность.

И снова ласково-властным взглядом Иоанн велел Филиппу спросить, но тот, выпучив глаза и набычившись, устоял, приказа не выполнил и на этот раз промолчал. И тогда спросил Иоанн:

– Зачем ты всё это придумал и рассказываешь?

Филипп молчал.

– Неужели эти выдуманные теории тебе дороже той живой и прекрасной Тайны, рядом с которой ты живешь и которую даже не чувствуешь?

Филипп молчал.

– Бедный Филипп, – сказал Иоанн. – Как больно и одиноко тебе жить на свете, раз ты придумал это свое восхождение, какую-то красоту и любовь, которую у тебя отняли… Неужели так жестоко и так глубоко тебя ранили?

Филипп перестал идти и остановился.

Иоанн тоже остановился.

Иуда продолжал путь, как будто не слышал никакого разговора.