– Сегодня какой день недели? Второй, не так ли? – спрашивал Филипп у своего соседа по процессии, рыжеватого молодого человека с большим ртом и маленькими, близко посаженными к переносице глазами.
Тот насмешливо смотрел на Филиппа и не отвечал.
– Правильно, второй после субботы. Значит, базарный, – сам себе ответил Филипп.
Юноша снова молча посмотрел на него, и снова насмешливо.
– Стало быть, не только базарный, но и постный, – сказал Филипп.
Юноша поднял руку и почесал нос, вернее, осторожно погладил его. И по одному этому движению было видно, что юноша аккуратен и обстоятелен.
– Может быть, поэтому? – вопросил Филипп.
Юноша в третий раз насмешливо посмотрел на своего спутника и при этом так меланхолично повернул голову, что теперь уже с большой долей уверенности можно было утверждать: нет, он не насмехается над старшим товарищем, а просто у него такое выражение глаз, – глаза у него так устроены, что во взгляде их всегда чудится насмешка. Даже когда он грустит или скорбит, глаза его всё равно насмехаются: над другими людьми, над миром и прежде всего над ним самим, – потому что насмешка их сродни сомнению, а сомнение юноши – глубоко и серьезно.
– С какой стати Иисус будет соблюдать фарисейский пост? Он никогда этого не делал. – Голос у юноши неожиданно оказался взрослым и сформировавшимся басом.
– Вот и я себя спрашиваю: если Учитель объявил пост, то с какой стати? Если мы куда-то спешим и у нас нет времени, то возникает вопрос: куда мы спешим? И зачем огорчать Марфу, которая так старательно накрывала нам завтрак? Ты-то как считаешь, Фома?
– Я пока никак не считаю, – ответил Фома.
– Но здесь должно быть какое-то объяснение, должен скрываться какой-то знак, – рассуждал Филипп.
– Не уверен, – сказал Фома.
– Но ведь просто так Учитель никогда ничего не делает! – настаивал Филипп, повернувшись к юноше.
А тот сперва пожал плечами, затем аккуратно почесал нос, а потом ответил своим взрослым низким голосом:
– Я когда не вижу знака, то так и говорю: я никакого знака не вижу.